История пятая. "Горячо или холодно?"

[tinka1976]

Хммм. Короче, задумывалось это как текст на "Сто историй". На тему "убийство". Не знаю, в свете последних событий, поедет ли он на "Сто историй"... Да и вообще куда-нибудь. Потому что какой-то он странный и невсебятный, этот текст. И грустный.

Название: Горячо или холодно?
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио Кейн, Рэчел Тернер
Рейтинг: R
Тип: гет
Тема: Убийство
Объем: 2869 слов
Примечания: POV Рэчел Тернер, смерть персонажа, много отвлеченных рассуждений.
От автора: Рэчел Тернер, персонаж серии 4-06.

факты канона

Была убита Уолтером Резденом, чтобы подставить Горацио. Ее тело обнаружили в канале, и Горацио опознал ее по родимому пятну на левом предплечье. Он рассказал Фрэнку, что Рэчел Тернер была адвокатом, что они познакомились на предварительном слушании два дня назад, и что в тот вечер он был у нее дома, так как Рэчел пригласила его на ужин. По заключению Алекс, Рэчел провела под водой больше суток, что означало, что ее убили утром после визита Горацио. При осмотре квартиры Рэчел на неубранном столе была обнаружена кровь Горацио. Позже Резден заманил Горацио на место убийства, где была кровь Рэчел и нож, которым ее убили, с отпечатком пальца Горацио в ее крови. Отпечаток был снят Резденом с бокала, из которого пил Горацио в гостях у Рэчел. Вино, винтовая лестница, момент, когда Резден, удерживая Рэчел, выливает на столик кровь и момент убийства были во флешбеках.
Все остальное - выдумка автора.


Иногда я думаю, как забавно устроены мы, люди. Наверное, это наш способ выжить в этом безумном мире. Спросите, о чем это я? О наших планах. Конечно, мы все с готовностью соглашаемся с утверждением, что жизнь непредсказуема, что нужно быть готовым к переменам, что человек предполагает, а Бог располагает… Но если откинуть весь этот рационализм, то ни на какую непредсказуемость мы не рассчитываем, и вполне себе уверенно полагаем, что прекрасно представляем, чем будем заниматься сегодня вечером, и как пройдет наш завтрашний день (ну, хотя бы в общих чертах), как мы встретим Рождество и куда поедем в отпуск… Да и на ближайшие лет десять-пятнадцать у нас найдутся планы.
В то утро привычная рутина предварительного слушания как раз спровоцировала мои рассуждения на соответствующую тему. Мне казалось, что я вполне способна в деталях представить свой день лет этак через двадцать, потому как что может случиться в моей размеренной, пусть не самой захватывающей, но вполне симпатичной жизни? Вероятно, подобные размышления чрезвычайно не понравились каким-то силам, которые немедленно решили мне доказать, что любая, даже самая заурядная человеческая жизнь непредсказуема по сути своей. Судьба уже стояла на пороге, а секретарь суда бесстрашно призывал ее в свидетели. Его. Посланцем судьбы (хотя, встреться эти двое на узкой тропинке, я еще посмотрела бы, кто кого пошлет дальше) оказался свидетель обвинения. Пока он шел между рядами, я еще сдерживала себя, но, когда лейтенант поднял руку (а пальцы чуть подрагивают – волнуется?), принимая присягу, а затем занял свидетельское место за барьером, я дала себе волю, внимательно разглядывая человека, о котором слышала столь много и столь разных мнений.
Лейтенант криминалистической лаборатории, был детективом и сапером, ходили слухи о том, что он замешан в какую-то грязную историю, связанную с его погибшим братом и наркотиками, поговаривали, что он не гнушается нарушить правила, что жена его погибшего брата дала ему от ворот поворот, а после исчезла невесть куда… Недавно детектив, бывший напарник этого самого брата, застрелился прямо в лаборатории. Не то чтобы я коллекционировала о нем разнообразные грязные сплетни, просто всем этим охотно делились друг с другом коллеги-адвокаты, поскольку подобная информация, по мнению некоторых из них, могла помочь в деле. А вот Ребекка после пары коктейлей в баре как-то раз обозвала его «принципиальным сукиным сыном», и из ее дальнейшего бормотания я уяснила, что наша несгибаемая прокурорша совершила некий поступок, пошедший вразрез с принципами лейтенанта, и это спровоцировало разрыв. Не то чтобы я безоговорочно верила Ребекке… Да и любой подвыпившей женщине, недавно разошедшейся с мужчиной. Но с тех пор я прислушивалась к тому, что говорят о лейтенанте, пытаясь составить свое мнение. Принципиальность или беспринципность? Слуга закона или грязный коп? Горячо или холодно?
За этими размышлениями я пропустила начало допроса свидетеля, хотя мозг автоматически фиксировал вопросы и ответы, но меня больше интересовали не представляемые улики (их список я знала наизусть и тактика защиты была уже продумана), а сам лейтенант. Рыжий, высокий. Костюм без галстука, но это вполне компенсируется сосредоточенно-официальным выражением лица. Говорит медленно, отчетливо, поза представляет собой изумительный компромисс между собранностью и вальяжностью. Пальцы переплел в замок – пытается скрыть дрожь? Если так, то у него вполне получается, никаких признаков того, что свидетель нервничает или неуверен в себе, незаметно. Внезапно захотелось улыбнуться - кажется, вопрос «горячо или холодно?» запечатлен прямо во внешности лейтенанта. Рыжий огонь волос, льдистые омуты глаз.
Прокурор передал свидетеля мне, и взгляд прищуренных, чуть потемневших от волнения глаз сосредоточился на моей фигуре. О, я не против, моя внешность часто успокаивает мужчин, ведь большинство искренне полагает, что красивая женщина и умная женщина – два разных биологических вида. В любом случае, лейтенанту совершенно нечего бояться, я не из тех, кто пытается выбить улику из дела, скомпрометировав свидетеля, ее представляющего. Да и, насколько мне известно, с вами, лейтенант Кейн, в такие игры играть опасно. Может, кто-то и не связал между собой то, что Питер лишился адвокатской лицензии, и то, что произошло месяцем ранее, но большинство моих коллег сделало правильные выводы из этой истории. Стало ясно, что своих криминалистов вы в обиду не дадите. Впрочем, я сама так никогда не работаю. Мне от вас требуется всего лишь соблюдение протоколов …и подтверждение, что найденную вами улику можно интерпретировать и так, как это выгодно моему клиенту. Да, я понимаю, что вам это не нравится, лейтенант, но придется. За годы своей адвокатской практики я твердо выучила – даже отпечатки пальцев на орудии преступления (что кажется просто железобетонным доказательством) можно объяснить по-разному. Это и есть моя работа – из тех же самых улик, что и обвинение, построить совсем другую картину, картину, свидетельствующую в пользу моего клиента. Даже если факт убийства будет неопровержим, остается достаточное поле для игры. Мотивы и обстоятельства можно толковать по-разному, и получить в результате разные вердикты.
Слушание закончилось, мой клиент отбыл, и в коридоре я вдруг заметила рыжую макушку. Секунда колебаний – и я окликнула лейтенанта.
- У меня остался к вам еще один вопрос, - сказала я.
Кейн обернулся, убирая мобильный телефон во внутренний карман пиджака. В глазах появилась тень улыбки. Интересно. Неужели что-то в моем тоне уже подсказало ему, что вопрос не деловой?
- Что вы делаете сегодня вечером? Не согласитесь поужинать вместе?
Лейтенант склоняет голову набок и внимательно смотрит в глаза, прежде чем ответить. В глаза. Это обнадеживает. Даже более чем. Две трети мужчин в подобном случае смотрят на фигуру, оценивая перспективы постели, взгляд в глаза – попытка понять мотивы приглашения, что само по себе вызывает некоторое уважение.
- Почему бы нет, советник, - тягучий, низкий голос, в глазах пляшут хитрющие черти, брови чуть вздрагивают, вопросительно приподнимаясь, тень улыбки на губах.
- В восемь? – даже не пытаясь сдержать ответную улыбку, спрашиваю я и протягиваю визитку. Не из правого кармана жакета, из левого внутреннего. На этой визитке есть мой домашний адрес и личный телефон.
Лейтенант кивает, принимая визитку, быстро облизывает губы (хм, так все же волнуется, лишь на вид непрошибаемо спокоен?) и кидает на меня еще один внимательный взгляд.
- Увидимся, - прощаюсь я. День в самом разгаре, и у меня, и у него полно дел.
- Увидимся, - соглашается он. Помедлив, добавляет: - Рэчел.
Ах, как хорошо, что он не говорил таким тоном на слушании. Иду к выходу, почему-то уверенная, что Кейн так и стоит, глядя мне вслед, склонив голову набок и постукивая указательным пальцем по визитке, которую держит двумя руками. Кажется, у него есть какие-то сомнения, и меня окатывает неприятным холодком от предположения, что вечером вместо визита раздастся звонок с извинениями. Якобы много дел…
В течение дня мои мысли еще не раз пытаются вернуться к этой теме, но я не позволяю себе этого. Еще успею нанервничаться. Так и выходит. Два часа, за которые я привожу себя в порядок, убираю гостиную и спальню – нет, я ничего не планирую, я ни на что не рассчитываю, но что если… ладно, черт с вами, признаю, он мне не абстрактно интересен, он мне нравится, а после ухода Горди… короче, восемь месяцев целибата и… но это не значит, что я собираюсь накидываться, просто… вдруг все сложится, мы же с ним взрослые люди, и я совсем не буду против… – заказываю еду и накрываю на стол, и думаю, думаю, думаю… Последние мысли перед тем, как я услышала шум подъехавшей к дому машины, были даже не о том, придет или не придет, а о том, достать ли заблаговременно вино или он что-нибудь принесет с собой.
Гость все в том же костюме, который был на нем в суде, роза и вино не разрушают некоторой официальности этого облика, и мне становится немного неловко, поскольку мой наряд более домашний и спокойный, нежели торжественно-официальный. Костюмов мне хватает и на работе, а в вечерних платьях открыты руки и большое родимое пятно на моем левом предплечье слишком бросается в глаза. Поэтому я и остановилась на юбке и блузе с длинным рукавом.
Справившись с мимолетным замешательством, приглашаю гостя в дом. Лейтенант чуть медлит, и замешательство отступает, вытесняемое изумлением – неужели этот мужчина может оказаться не избалованным женским вниманием? Кажется, он не слишком-то уверенно себя чувствует. Хотя очень старается выглядеть спокойным, надо отдать ему должное.
Итогом моих раздумий является решение в первую очередь открыть принесенное вино. Нам обоим не помешает расслабиться, кажется. Лейтенант принимает бокал, чокается, и на его губах наконец появляется улыбка. Но, черт возьми, это скорее полуулыбка, такая сдержанная, что я с трудом справляюсь с порывом тут же наделать глупостей – так хочется расшевелить его, заставить улыбаться по-настоящему. Впрочем, я могу и ошибаться насчет темперамента этого человека, может, это неторопливое спокойствие, выдержка и невозмутимость - не привычная маска руководителя, а неотъемлемое свойство натуры? Горячо или холодно? Молчать или говорить?
Оказывается, все же говорить. Бросаю несколько фраз на пробу, и лейтенант вроде бы охотно поддерживает разговор. Ужин и разговор, свечи и вино… Не горячо и не холодно. Тепло. Мне очень тепло в его обществе, да и ему, кажется, тоже. Он слегка сутулится на стуле, еле заметная улыбка практически не сходит с губ, а внимательные глаза поблескивают, когда он в очередной раз опускает их, слегка задумавшись, а потом снова вскидывает на меня. А еще его руки последние полчаса спокойно лежат на коленях, пальцы не сцеплены в замок и не постукивают по столу. Рыжие брови взлетают вверх, и я на несколько секунд перестаю слушать, о чем он говорит, а вместо этого внезапно задумываюсь, какого цвета волосы на его теле и есть ли у него веснушки – у меня никогда не было рыжих любовников. Поспешно беру себя в руки, отгоняя несвоевременные мысли, но, кажется, он что-то заметил и …черт возьми, улыбка стала хитрее, и в глазах появилось что-то такое… Я опускаю глаза, пытаясь понять, чего хочу больше – попробовать получить все прямо сегодня, но с риском все испортить, или провести еще несколько таких же чудесных вечеров, но изо всех сил обуздывая свои желания? А когда поднимаю глаза и вижу столько ласки во взгляде, просто протягиваю руку прямо через стол, и лейтенант с улыбкой вкладывает свою. Его длинные пальцы легонько поглаживают мою ладонь, и я поднимаюсь из-за стола, а он идет за мной следом, так и не сказав ни слова.
Мы поднялись по винтовой лестнице в спальню, и тут же меня снова покинула уверенность – восемь месяцев, я вообще способна сейчас испытать и доставить удовольствие? Но я понимаю, что это будет выглядеть совершенно ужасно, если я пойду на попятный теперь, и я решительно стаскиваю с Горацио пиджак, в то же время уговаривая себя не торопиться и не набрасываться… Кажется, он убеждает себя в том же самом. Наши руки сталкиваются, мешают друг другу, но никто не желает уступать и очередности не получается. Эта же борьба некоторое время продолжается и в постели, потому что мы оба сделали выбор в пользу другого, решив сначала доставить удовольствие партнеру, опасаясь, что из-за долгого воздержания сами финишируем слишком быстро. Ой. Нет, это мои опасения. Хотя да, похоже, Горацио опасается того же. Это странно, ведь его невестка пропала сравнительно недавно и что же, он… Все эти сумбурные, глупые мысли мгновенно вылетают из головы, когда я чувствую входящий в меня член. Дыхание перехватывает чувством невероятной наполненности, правильности и цельности, и, если бы горло еще было способно воспроизводить звуки, они слились бы в сплошное утвердительное «да!». Я покрепче обвиваюсь вокруг Горацио всем телом, сжимая внутренние мышцы промежности так, чтобы усилить это восхитительное ощущение его нахождения во мне, и тут же понимаю, что для него это слишком – его руки стискиваются, плечи напрягаются, он запрокидывает голову, подставляя моим губам горло, а движения бедер переходят из размеренного в бессознательно-рваный ритм древнейших инстинктов. Но и мне сейчас много не надо, мой прерывистый стон-всхлип-выдох на долю секунды опережает вырвавшийся у него приглушенный рычащий звук – и мы оба замираем. Потом Горацио, еще с закрытыми глазами, начинает покрывать мое лицо и шею быстрыми виноватыми поцелуями, но я перехватываю его голову, запуская пальцы во влажные волосы, и вовлекаю его в долгий благодарный поцелуй. Этого объяснения оказывается достаточно, его ласки становятся еще более нежными, успокаивающими, и несколько минут спустя он выходит из меня, и я вытягиваюсь, выпрямляя слегка затекшие ноги.
Он лежит рядом, и его улыбка, обращенная куда-то в пространство, наконец-то спокойная и открытая, он позволяет мне скользить рукой по его груди, по резковато, терпко пахнущей коже (его грудь почти безволосая, и волосы на теле совсем темные, но на руках и ногах именно такие рыжие, как я и думала, зато веснушки не только на лице, но и на плечах и даже спине), перебирать мокрые от пота волосы и легонько прикасаться губами к плечу.
Тепло. Не просто физическое удовлетворение, теплое спокойствие взаимного удовольствия окутывает нас. Темнеет за окном, высыхают простыни, мы по очереди посещаем душ и возвращаемся в постель. Ощущение такое, что это – навсегда, что мы женаты лет двадцать и еще столько же проживем вместе. Ничего не могу поделать с этим ощущением, но очень стараюсь, чтобы оно не отразилось во взгляде – слишком легко его принять за чувство собственничества, так ненавидимое мужчинами.
Через некоторое время Горацио вдруг смотрит на меня изучающе, потом проводит рукой по щеке, груди, животу, останавливает руку на бедре и снова внимательно глядит в глаза. Горячо. И влажно. И не хватает воздуха. Медлительно и томно, неторопливо исследуя тело друг друга. Как хорошо, что он высокий, настолько, что я могу приникнуть к нему целиком, прижаться всем телом, с макушки до кончиков пальцев. На этот раз все занимает гораздо больше времени, и наслаждение в итоге оказывается не яркой стремительной вспышкой, но долгими, пульсирующими волнами разливается по телу. Потом Горацио лежит, закинув на меня ногу и обнимая за талию, а его дыхание щекочет шею и прикосновения уже слегка колючей щеки к влажной коже пронзают резкими импульсами, не позволяя отдаться сладостной истоме и уснуть. Мне очень хочется, чтобы он остался до утра, но я отдаю себе отчет, что это может быть неудобно. У нас обоих своя, размеренная и налаженная жизнь и, если мы даже решим что-то в ней изменить, не стоит делать этого в горячке страстной ночи. У нас еще будет время. Почему-то я абсолютно уверена в том, что этот мужчина не из тех, кто довольствуется парой таких ночей и отправляется на поиски очередного развлечения. Главное, не спешить, не давить на него – и встречи, доставляющие удовольствие нам обоим, затянутся на долгий срок.
Полтора часа спустя я проводила Горацио. Мы не договаривались пока о новой встрече, лишь обменялись телефонами, но выражение его прощального взгляда обещало, что ожидание не затянется слишком уж долго. Думаю, ему было так же хорошо, как и мне. Ложась в постель, я нашла рыжий волос на подушке, и некоторое время позволила себе помечтать о том, что этот мужчина будет появляться тут регулярно и даже – не смейтесь – о маленькой рыжей синеглазой девчушке, которая могла бы у нас родиться. Да-да-да, взрослая образованная женщина, а мечты как у семнадцатилетней девчонки. И, представьте себе, мне даже не стыдно.
Следующий день был у меня свободен – надо было сделать лишь несколько звонков и разобрать кое-какие бумаги, поэтому проснулась я довольно поздно. Натянула те же юбку и блузку, в которых была вечером и спустилась вниз, чтобы прибраться в гостиной.
Когда раздался звонок, я почему-то бросилась открывать с радостью – непонятно с чего мне подумалось, что это может быть Горацио, забывший что-нибудь вчера вечером. Но видимо, приятные сюрпризы у судьбы уже закончились – в руках высокого, остролицего мужчины вдруг сверкнуло широкое лезвие, а в следующую секунду это лезвие оказалось приставлено к моему горлу. В панике я вцепилась в давящую на шею руку.
- Берите все, что хотите, - сумела прохрипеть я.
Я действительно готова была отдать все, что угодно, по возможности, даже не сопротивлялась бы изнасилованию, потому что из многочисленных примеров, проходящих перед глазами в зале суда, твердо усвоила: единственное, за что стоит цепляться всеми силами – это жизнь. В движениях этого человека чувствовалась целенаправленность. Это успокаивало и пугало одновременно. Если я не буду делать глупостей, возможно, он возьмет то, за чем пришел и уйдет. Но нарастающее в глубине живота скверное предчувствие не позволяло утешиться этой мыслью. Для этого человека я была ничем. Пустым местом. Я была уже мертва. Холодея, я наблюдала, скосив глаза, как он забирает бокал (боже, зачем?!), из которого пил Горацио – их легко отличить по следам губной помады на моем – и выливает на стол что-то красное из приготовленной колбы. Все это он проделал, не отпуская меня, и, не оставив мне времени на долгие раздумья, потащил к двери.
Мы проехали практически через весь город, я старалась побороть озноб и невеселые мысли. Такое впечатление, что этот угрюмый человек похитил меня, чтобы оказать давление на Горацио. Как это глупо, всего одна ночь, проведенная нами вместе – не повод, чтобы считать его чувства достаточным рычагом для манипуляций. Хотя, лейтенант действительно производил впечатление человека, который ради симпатичной ему женщины ринется в расставленную ловушку очертя голову.
Выбор места моего пленения показался крайне странным – строящийся дом, ни окон, ни дверей, ни замков. Как он собирается удерживать меня тут, будет неотлучно находиться рядом? Чертовски неудобно.
Все оказалось проще. Проще и страшнее. Похититель развернул меня к себе лицом и занес нож. Несколько ударов пришлись по рукам, на пол упали капли крови, следом он повалил и меня, а затем грудь и живот обожгло несколькими сокрушительными ударами. Все поплыло. Я не видела нападавшего – перед глазами был кровавый туман, не слышала – в ушах отдавался лишь собственный хрип. Я отчаянно боролась с подступающими холодом и тьмой, одновременно благодаря небеса за чудесный прощальный подарок и моля их о снисхождении. Больше всего на свете мне не хотелось сейчас умирать. Глупо. Как будто кому-то когда-то хотелось. Это бессмысленное убийство, впрочем, как и все другие, какие бы цели они не преследовали, уничтожало куда больше, чем просто хрупкое человеческое тело. Это убийство уничтожало жизнь – прожитую и непрожитую, горькие и счастливые воспоминания и несбывшиеся мечты, надежды, страхи, ожидания…
Я изо всех сил вызывала в памяти прошлый вечер, пытаясь из воспоминаний и надежд почерпнуть сил для борьбы с наступающим холодом. Жаркое дыхание Горацио на моей шее, тепло и тяжесть его тела, горячие волны удовольствия. Но все было напрасно. Холод побеждал. Холодно, как же мне холодно…