Маяк

[tinka1976]

Фандом: CSI: Miami
Герои: Горацио Кейн, Элина Салас
Жанр: мистика, флафф
Рейтинг: PG-13 (наверное)

Море и небо сливались в сплошную ревущую пелену. Он различал их только по тому, удавалось ли сделать вдох. Волны захлестывали, переворачивали онемевшее от холода тело, то погружая его в ледяную бездонную пучину, так что он уже переставал понимать, где верх, где низ, терял надежду найти границу между водой и воздухом, то, внезапно смилостившись, выбрасывая его на поверхность, что позволяло сделать глоток такого же свинцово-черного, как и волны, воздуха, казавшегося солено-ледяным из-за раздиравшей легкие морской воды. Он был просто песчинкой, безвольно носимой в вихре сотен и тысяч таких же взбаламученных штормом песчинок. Шторм стихал, но это не могло помочь обессилевшему человеку, непонятно как удержавшемуся на границе двух соприкасающихся бездн. Поднятый штормом песок потихоньку опускался на дно, и он уже собирался, подобно этому песку, покорно погрузиться и упокоиться на ложе морского дна, когда его ударило о берег, вышибая остатки сознания. Волны прибоя заботливо протащили его подальше, и, будто сжалившись напоследок, море прикрыло бесчувственное тело покрывалом сорванных штормом водорослей.

С недавних пор она выходила на берег после каждого шторма. Волнение на море напрямую передавалось ей, заставляя нетерпеливо ворочаться всю ночь напролет, чутко прислушиваясь к громовым ударам прибоя, казалось, сотрясавшим не только ее дом, но и скалу вместе с высившимся на ней маяком. Ближе к утру волнение на море успокаивалось, зато достигало апогея в ее душе. Она торопливо одевалась, тщательно приводила себя в порядок, понимая, что тот, кого она ждет, вряд ли будет в состоянии оценить ее внешний вид, но будучи просто не в силах преодолеть желание выглядеть как можно лучше. С рассветом она выходила на берег, и, едва ступив на песок, уже понимала, что он пуст. Тем не менее, она неторопливо обходила весь берег, вглядываясь так пристально, будто тот, кого она ждала, был настолько мал, что мог оказаться за любой ракушкой или комком спутанных водорослей. Убедившись, что время еще не пришло, она не уходила, а подолгу стояла на берегу, вглядываясь вдаль. Потом возвращалась к маяку, ласково проводила рукой по холодным замшелым камням подножия, будто успокаивая, вздыхала, и возвращалась домой. Ждать следующего шторма.
Сегодня шторм особенно свирепствовал, будто торопясь стереть скалу вместе с маяком и домом еще до рассвета, а она волновалась так сильно, что начала собираться еще потемну и вышла на берег, как только небо чуть засветлело на востоке. Едва ступив на песок, она замерла, затаив дыхание. Берег еле проглядывался в предрассветной дымке, но она уже не сомневалась – она дождалась. Песок пытался сдержать ее торопливый шаг, будто стремясь не подпустить к темному пятну в дальнем конце пляжа. За шаг до лежащего она остановилась, жадно вглядываясь в его бледное лицо. Песок покрывал его равномерным серым налетом, набился в волосы, создавая впечатление, что человек врос в песок, укоренившись зарывшимися в него пальцами.
Она присела рядом, осторожно проводя рукой по лицу, высвобождая его из серого песчаного плена, по волосам, возвращая им естественный рыжий цвет. Песок осыпался неохотно, будто пытаясь отстоять свое право на обладание этим человеком. Женщина нахмурилась, почувствовав, как холодна кожа долгожданного гостя. Резким движением она отбросила прочь мокрый покров водорослей, с укоризной взглянув в сторону моря, и набежавшая волна уволокла отвергнутое покрывало, обиженно и недовольно ворча. Следующая волна в отместку прокатилась так далеко, что окатила ноги лежащего, демонстрируя, что может забрать и гостя тоже, раз Смотрительница недовольна тем, как море позаботилось о нем. Она покачала головой с ласковым упреком, и обратила виноватый взгляд в сторону маяка. Придется подождать. Но теперь у них была надежда, что ожидание не напрасно. Тот, кого они ждали, уже здесь.

Его разбудило потрескивание. Такому звуку было не место в море. Значит, ты не в море, - подсказала логика. Это уже было хорошо, и некоторое время он продолжал бестелесное парение в уютной мягкой темноте, пока, с некоторым запозданием, не пробудилось любопытство, побудившее его чуть приоткрыть глаза, чтобы выяснить, где же он находится.
Потрескивал огонь в камине, с удовольствием приступая к очередной порции дров. Бестелесная невесомость исчезла, сменившись, по счастью, исключительно приятными ощущениями – обволакивающим теплом, легкой сухостью тонкой простыни, подчеркнутой мягкой тяжестью наброшенного поверх простыни одеяла, и щекотной пушистостью служащей ему постелью толстой шкуры.
Обстановка настолько не соответствовала его представлениям о возможностях реальности, что он чуть шире приоткрыл глаза и повернул голову, пытаясь удостовериться, что это ему не грезится. Однако, стоило шевельнуться, к приятным ощущениям тепла и покоя добавились куда менее приятные ощущения жара, тяжести в голове и сухости во рту. «Я болен», - осознал он, снова прикрывая глаза. Скорее всего, вся эта обстановка – лишь горячечный бред.
Он попытался сглотнуть, поморщился от колючего сухого комка, вставшего в горле, и тут же почувствовал чье-то неощутимое до тех пор присутствие, немедленно материализовавшееся чьими-то теплыми ласковыми руками, приподнявшими ему голову и поднесшими к губам чашку. Он послушно сделал глоток, другой, но, едва он понял, что не хочет больше пить, чашку тут же убрали. Он повернул голову, пытаясь увидеть женщину, надеясь, что это поможет поймать ускользающий из памяти образ и мелькающее на краешке сознания имя, но недостаточно быстро.
Те же руки осторожно коснулись его горящего лица прохладным влажным компрессом, и он осознал, что его глаза снова закрыты. Компресс ласково прошелся по его лицу и груди, прохладная влага, испаряясь, уносила с собой тревожные мысли.
Смотрительница приложила заново смоченный и отжатый компресс к его горячему лбу, с удовольствием наблюдая волну облегчения, дрожью прошедшую по телу мужчины. Затем подтянула откинутые было простыню и одеяло, укрыв его почти до подбородка, и кивнула с легкой улыбкой, слушая снова выровнявшееся дыхание спящего.

Мельком взглянув в окно, Смотрительница не смогла удержаться от улыбки при виде одинокой человеческой фигуры на скале неподалеку от маяка. Рядом с его массивной громадой человек выглядел тростинкой, непонятно каким чудом удерживающейся на скале. Рыжие волосы придавали ему сходство с маяком, этакая уменьшенная копия. Или его душа… Смотрительница поспешно прогнала эту мысль. Он и так слишком близко к барьеру, постоянно цепляется взглядом то за прядь ее волос, то за выражение глаз, силясь удержать мелькающий в глубине сознания образ. Смотрительница знала - не так уж много в его жизни вещей, о которых он захочет вспомнить. А вот воспоминания о НЕЙ пробивались даже сквозь барьер. И это хорошо, это поможет ему вернуться, когда настанет время.

Ветер трепал его волосы, заставляя щуриться, дергал полы одежды, будто играя в жмурки – я здесь, я здесь, обернись… Одежда была удобной, теплой и мягкой. Как все здесь. Казалось, все это место создано лишь с одной целью – чтобы ему было хорошо. И он чувствовал себя виноватым, разрушая царящую в душе безмятежность назойливыми вопросами – где я, кто я…
Он не мог вспомнить даже своего имени. Смотрительница лишь рассмеялась в ответ на его вопрос. «Значит, оно тебе сейчас не нужно», - легкомысленно заявила она. Своего имени она так и не назвала. Зови, мол, Смотрительницей, коли тебе нужно хоть как-то звать. До сих пор, и правда, звать ее не приходилось.
Ни одно его желание, пусть даже самое мимолетное и неосознанное, казалось, не было для нее тайной. Ее забота была так ненавязчива, так своевременна, что не вызывала у него ожидаемого и привычного внутреннего сопротивления. А все, что он мог сделать в ответ – это не расстраивать ее своими расспросами, на которые она не знала ответа.
Он лишь попросил, чтобы она придумала имя ему, втайне надеясь, что это пробудит его память. «Что ж», - усмехнулась она, оглядела его, будто вбирая в себя его образ целиком, и задержав взгляд на волосах, кивнула. – «Санни, Солнышко». Он подавил разочарованный вздох – это имя ничего не сказало ему, оно было никаким – ни своим, ни чужим. Смотрительница внимательно, уже без улыбки, взглянула ему в глаза. И сказала, со странным оттенком в голосе, будто делала это против воли, что у нее есть для него еще одно имя. «Какое?» - оживился он. «Имя маяка», - повела плечом она. – «Я его не знаю, знаю лишь, что оно есть. Высечено в камне на скале в подножии маяка, как раз у той грани, где кончается прибой. Шторм каждый раз пытается стереть его, но все его старания тщетны».

Сейчас он стоял на этой скале, уже не в первый раз. Она манила его с тех самых пор, как он достаточно окреп, чтобы осмелиться выйти за порог дома. В который раз он подошел к самому краю отвесной стены, о которую вяло плескались или с оглушительным звуком разбивались – в зависимости от погоды – волны. Имя маяка можно было увидеть, лишь спрыгнув с этой скалы. Он отошел от края, и прислонился к стене маяка. Ему показалось, что в самом сердце острова что-то радостно и жадно дрогнуло. Странно, а почему он не видел свет маяка в ту ночь, когда попал сюда? Работает ли он?
Смотрительница почувствовала толчок, отозвавшийся болью в сердце, и сперва не поверила себе. Но затем, быстро глянув в окно, она со стоном бросилась прочь. «Не смей!» - пыталась вразумить она на бегу, чувствуя сладкую дрожь предвкушения, нарастающую в самом сердце острова. – «Он еще слишком слаб!»
Маяк старательно делал вид, будто не понимает ее, даже осмелился якобы порывом ветра захлопнуть у нее перед носом дверь. Смотрительница, чувствуя, что опаздывает, рванула дверь с такой яростью, что чуть не сорвала с петель. Дверь по-детски обиженно всхлипнула и открылась, пропуская ее к тому, кто оказался дороже.

Он поднимался по винтовой лестнице на самый верх маяка. Ступеньки нетерпеливо подталкивали его под ноги. Маяк производил странное впечатление. Снаружи величаво-неприступный, изнутри он оказался хрупким, щемяще ранимым. Монолитные каменные ступени оттенялись изящными тонкими перилами, на механизмы, приводящие в действие сам маяк, казалось страшно дохнуть. Похоже было, что старый механизм, когда-то бывший в полной исправности, неутомимый и безотказный в умелых и заботливых руках, теперь пришел в запустение. Его захватило странное ощущение, что с его присутствием к маяку возвращается жизнь, что маяк ждал все это время, ждал именно его.
Оказавшись на самом верху, он сразу почувствовал, что ему достаточно просто приложить руку к точно определенному месту, чтобы вдохнуть жизнь в этот маяк. Что это и есть смысл его жизни. Он почувствовал робкую, жалобную, немую мольбу, источаемую маяком. Он не мог противиться этому.
Смотрительница взлетела на площадку в тот самый миг, когда он приложил руку к прохладному гладкому камню. Он задохнулся от взрыва чувств на ее побледневшем лице, когда механизм пробудился от его прикосновения. Ярость, и боль, и страх, и гордость, и нежность… Он увидел ее лицо близко-близко, и опять ему показалось, что оно должно выглядеть чуть-чуть по-другому, но тень воспоминания, как всегда, ускользнула, прежде чем он успел дать ему имя или оформить в образ, а руки Смотрительницы уже крепко обняли его, прижимая к себе, и он успел поудивляться этому целую секунду до того, как потерял сознание.

Он очнулся в знакомой комнате с камином, которую уже стал считать своей за это время. Снова горел огонь, отражаясь в зрачках сидящей рядом женщины. Он виновато всмотрелся в ее глаза, пытаясь понять, сильно ли она рассердилась, и с удивлением обнаружил, что она и не сердится вовсе. Более того, она сама смотрела виновато. «Прости его», - проговорила она. – «Маяк хочет светить, это естественно». Он смотрел на нее, пока не понимая, о чем она говорит, но чувствуя, что сказала она еще не все. «И прости меня», - добавила она, проводя ладонью по его волосам. «За что?» - неожиданно осознав, что теперь сказано все, хотел спросить он, но Смотрительница, как всегда предугадав его желание, легонько прикрыла его губы своей ладонью. Затем провела по его щеке, по лбу, пригладила волосы, снова провела рукой по щеке, скользнула кончиками пальцев по груди. Ее движения становились все плавнее, ее руки ласкали его все увереннее и сильнее. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в странную, завораживающую музыку, вдруг зазвучавшую в такт ее движениям, отдаваясь ее рукам целиком и ощущая поднимающийся по телу жар, но не болезненный, а томительно-приятный. Он чувствовал себя гулким пустым сосудом, медленно, неуклонно заполняющимся теплотой и нежностью. А когда эта теплота заполнила его целиком, не оставив ни одной не обласканной клеточки тела, он почувствовал настоятельную потребность не только отдаваться, но и отдавать перехлестывающую через край нежность, и теперь уже его руки пустились в путешествие по ее телу.
Поздней ночью Смотрительница почувствовала знакомое волнение, свидетельствующее о приближающемся шторме. Она подняла голову с его все еще влажной от пота груди и взглянула в окно, будто надеясь, что чувства ее обманывают. Яркие, уверенные всполохи маяка помогли ей убедиться, что предчувствие верно – над морем уже летели низкие, рваные тучи, и начинал угрожающе завывать порывистый ветер. Она перевела взгляд на спокойное лицо спящего, слушая его размеренное дыхание и ощущая сильный уверенный ритм его сердца. Смотрительница закрыла глаза и прижалась к его груди, в смятении ощущая страстное желание укрыть, защитить столь сильного с виду человека. Но это была лишь минутная слабость. Она прекрасно понимала, что от судьбы-то уйти можно, вопреки распространенному поверью, а вот от своей сути – нет. Маяк хочет светить, это естественно. И даже ему самому порой не хочется думать, где взять на это силы. А что уж взять с тех, для кого этот свет является последней отчаянной надеждой на спасение, единственным проводником сквозь бушующий ад.

Шторм успел разыграться вовсю, и скала у подножия маяка вздрагивала так, что они едва удерживались на ногах.
- Зачем мы сюда пришли? – спросил он с удивительно безмятежным лицом. Ее сердце сжалось от этой безмятежности. Как же он доверчив!
- Помнишь, я говорила тебе про имя маяка? – спросила Смотрительница. Он кивнул. – Настало время тебе его вспомнить.
- Я не могу, - неуверенно возразил он, и между его сдвинутыми бровями прорезалась складка. – Я не хочу, - добавил он неслышно, но Смотрительница расслышала, даже сквозь рев ветра.
«Маяк должен светить», - прочел он в ее глазах, снова показавшихся ему знакомыми. Воспоминание на сей раз было таким осязаемым, что ему почти удалось взять его в руки, его губы уже были готовы выкрикнуть имя, когда шторм нанес скале нокаутирующий удар, заставивший вздрогнуть весь остров до самого основания. Скала под ним обвалилась, заставив Смотрительницу вскрикнуть так, будто у нее вырвали сердце, и рухнула вниз, в кипящий и беснующийся прибой.
Он же, против всех законов физики, падал медленно и плавно, будто легчайшее перышко опускалось на пол, чуть покачиваясь, и даже ветер, казалось, затаил дыхание, чтобы не помешать ему разобрать высеченное на скале имя. Его собственное имя.


Ощущение падения еще не прошло, когда через него начали пробиваться голоса.
… выстрел из ружья…
… прямо в упор…
… через стекло как перышко…
… слава богу, бронежилет…
… пятый этаж…
… а этот герой вслед за ним…
… повезло, что в бассейн…
Голоса приближались, и уже начали складываться в связную речь.
- Ничего страшного, - успокаивающе вещает незнакомый женский голос. – Сломанное ребро, несколько швов, кровопотеря незначительная, возможно, повторяю, возможно, сотрясение мозга.
«Это про меня», - понимает он. – «Действительно, пустяки, после падения со скалы можно было костей не собрать».
И тут его руку осторожно сжимают тонкие пальцы, и он, более не испытывая никаких проблем с узнаванием, торопливо приоткрывает глаза, чтобы убедиться, что это действительно ОНА. Длинные вьющиеся волосы, знакомый наклон головы, а вот выражение глаз… Он пытается сглотнуть, но в горле застревает колючий шершавый ком, и вместо имени вырывается лишь хрип.
Сделав несколько глотков из заботливо предложенного стакана, он откидывается на подушку и внимательно смотрит в ее лицо. «Привет, я так рада тебя видеть», - говорит ему улыбка, трогающая уголки ее красиво очерченных губ. «Я так испугалась за тебя», - добавляет блеснувшая слезинка. «Не оставляй меня, ты нужен мне», - несмело шепчут чуть дрогнувшие ресницы.
«Прости меня», - чуть сжимает ее пальцы он, и закрывает глаза, не добавляя ничего более. Смотрительница поймет. Его дыхание, стесненное давящей повязкой, не дающей вдохнуть глубоко, частое, но ровное, сердце бьется уверенно и сильно, и сидящей у постели женщине вдруг чудятся за окном яркие, мощные проблески маяка, разгоняющего тьму.