История двадцать первая.

[tinka1976]

Название: Лейтенант, скажите моему сыну...
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио
Рейтинг: PG
Тип: джен
Тема: Детектив/преступление. Контрабанда
Объем: 1747 слов
Примечания: POV Горацио.
От автора: Я в своем репертуаре, короткие тексты я писать не умею. А еще тема появится чуть ли не в последнем абзаце, и какая-то путаница с временами, мне кажется.
Короче, покидайте тапками, плиз

- Лейтенант, скажите моему сыну, что я люблю его.
Сегодня я услышал эту фразу дважды. От одной и той же женщины.
Первый раз это случилось в парке. Ее заплаканные глаза сразу выхватили меня изо всех приехавших и просто толкущихся неподалеку. С тяжелым вздохом я придал лицу нужное выражение – никто вокруг не подходил на роль мужа, стало быть, сейчас она ожидает, что эту роль исполню я: успокою, поддержу и, как кролика из шляпы, достану из ближайших кустов пропавшего ребенка.
- Я лейтенант Горацио Кейн, - поздоровался я, подойдя.
- Глория, Глория Васкез, - торопливо представилась она, вглядываясь мне в глаза так пристально, будто именно там надеялась обнаружить пропажу. – Лейтенант, скажите, вы найдете моего сына?
- Я сделаю все, что в моих силах, - заверил я. – У вас есть его фотография?
Женщина покивала, порылась в большой сумке, стоящей у ее ног, открыла бумажник и протянула мне крошечный прямоугольник фотографии. Большеглазый, пухлогубый малыш лет трех.
- Сколько ему сейчас?
- Семь лет, - улыбнулась она.
- Более поздней фотографии нет? – уже предчувствуя ответ, спросил я.
Она лишь молча покачала головой. На ее глазах опять заблестели слезы.
Я думал, покусывая губу. По этой фотографии можно сказать только то, что малыш темноглазый и темноволосый. Конечно, можно попробовать компьютерные реконструкции, но это время, а есть ли оно у нас – неизвестно. Статистика работает против нас, ведь большинство похищенных детей погибает в первые часы.
- У вас есть что-то из его вещей? – лай подсказывает, что прибыли собаки.
- Кепка. Подойдет? – снова порывшись в сумке, Глория протянула мне ярко-красную бейсболку.
- Конечно, - сдержанно улыбнулся я. Мимоходом отметил, что на внутренней стороне бейсболки несколько темных волосков, так что если… Ох, не приведи господь. Нельзя сейчас об этом думать, мы постараемся и найдем малыша. С ним ничего не случится.
Женщина улыбается мне, и я вдруг понимаю, что последнюю часть самовнушения произнес вслух.
- Сейчас вы расскажете офицеру Томсону, как выглядит ваш сын, - жестом подзывая полицейского, говорю я. – Как можно подробнее.
- Когда вы найдете Томми… - женщина запинается, слезы оставляют две мокрые дорожки на ее щеках. – Лейтенант, скажите моему сыну, что я люблю его.
- Вы скажете это сами. Очень скоро, - как можно мягче говорю я.
И иду навстречу проводнику с собакой. Собака нюхает бейсболку, делает пару кругов по площадке и уверенно берет след. «Ищи, - мысленно умоляю я, торопливо следуя за ней. – Ищи».


Собака потеряла след на автостраде. С того момента, как малыш пропал, прошло не больше часа, и собака провела нас по дороге, пользуясь верхним чутьем, но дальше… Шумный перекресток, нам с трудом удалось перекрыть его на те несколько минут, когда собака пыталась найти потерянную нить – безрезультатно.
- Ничего, - сказал я проводнику, расстроенному, кажется, не меньше своей четвероногой напарницы. – Не каждый день случаются чудеса.


- Нет! – женщина протестует отчаянно, как будто это может отменить случившееся. – Нет, Томми не сел бы в машину к незнакомому человеку! Никогда!
Я не то чтобы не верю ей, просто патрульные опросили больше сотни человек, и ни один из них не заметил, как ребенка затаскивают в машину силой. К тому же, просто так не сядет – верю, а вот если ребенка чем-то увлечь, или…
- Глория… - я щурю глаза, снимая солнцезащитные очки. Свет слишком яркий, но для доверительного разговора мы должны смотреть друг другу в глаза. Мне очень нужно, чтобы женщина сказала правду, не вынуждая нас тратить драгоценное время на разоблачение ее лжи. – Глория, а как насчет отца? Где он? Томми видится с ним?
Я абсолютно убежден, что отец мальчика с ними не живет – иначе он давно уже был бы здесь. Лицо женщины стремительно меняется, и я угадываю ответ до того, как слышу:
- Томас умер. Четыре года назад, - женщина вздыхает, глубоко, прерывисто, ей явно все еще слишком тяжело об этом говорить. – Было трудно. А потом… Жизнь стала невыносимой. И вот… И вот мы здесь.
Она оглядывается вокруг, на играющих детей, их родителей. Американская мечта давно уже перестала быть американской.
- Вы прямо из аэропорта?
- Да, - снова вздыхает она, не отрывая взгляда от темноволосого мальчугана лет семи, чем-то похожего на малыша с фотографии.
А я смотрю на объемистую сумку у ее ног, и просто чувствую, как подозрение бочком, бочком крадется в сознание.
- Миссис Васкез, - говорю я, и женщина почему-то испуганно оборачивается. – Давайте проедем в лабораторию, мне хотелось бы провести пару тестов.
- Это поможет найти Томми?
Я киваю, ничуть не испытывая вины за то, что не вполне искренен. Для начала, это поможет установить, «а был ли мальчик?». Подобный случай уже был у нас несколько лет назад. Женщина потеряла ребенка вот так же в парке. А потом оказалось, что она потеряла его гораздо раньше, и это повредило ее рассудок, поэтому она считала своим чужого ребенка, и жила в иллюзорном мире.
Может быть, Томас действительно умер четыре года назад, и его никогда и не было в этом парке, а бейсболку забыл кто-то из детей, благополучно уехавших с родителями?



Анализ ДНК полностью развеял мои подозрения. Совпадение по материнской линии. Глория Васкез – действительно мать того мальчика, чьи волосы я нашел на бейсболке. Теперь я почувствовал себя несколько виноватым: я подозревал эту женщину, вместо того чтобы разыскивать ее сына. Но я тут же одергиваю себя: я обязан был это проверить, я просто делаю свою работу. За это время мы успели смоделировать фотографию Томми. Глория расплакалась и попросила распечатать снимок. Значит, действительно похож.
- Горацио, - Келли собрана и сосредоточена, - мы проверили всех зарегистрированных преступников в том районе. Ни одного – нужного профиля. Все по девочкам. Насчет машины ничего не выяснили?
- Нет.
- Знакомых в этом городе у них не было, - хмурит брови Келли. – Что думаешь делать?
- Смотри, - я киваю на экран. Весь экран сейчас занимает фотография Томми, пока диктор рассказывает о случившемся. Затем мы выслушиваем сбивчивую речь Глории.
- Она снова приедет сюда? – спрашивает Келли, когда объявление заканчивается.
- Нет, - немного рассеянно отвечаю я. – Ее отвезут в мотель.
Что я еще могу сделать, что?
Звонок моего мобильного телефона заставляет Келли вскинуть брови. Уже? Хотя… Почему мы вдруг решили, что звонок связан с этим делом?


- Алекс? – я улыбаюсь, это практически рефлекс на ее появление, несмотря на ее профессию. И тут же сдвигаю брови, ощущая, как она взволнована. – Ты хотела меня видеть?
- Пойдем, - вымолвив одно лишь это, Алекс сжимает губы, похлопывает меня по руке, приглашая следовать за собой.
«Ты должен это увидеть, - говорят мне ее напряженные плечи, - и, умоляю, скажи, что я не права».
Отделение неотложной помощи живет своей собственной жизнью: аппараты издают положенные звуки, проходит с охапкой капельниц медсестра, кого-то везут на каталке, какого-то врача вызывают по громкой связи.
«Приготовься», - взглядом предупреждает Алекс, отдергивая легкую занавесь возле одной из коек. Я вглядываюсь – и улыбаюсь, счастливо и расслабленно. Потому что Томми Васкез спит, трогательно оттопырив губы и подложив кулачок под щеку. Инстинктивно я трогаю лоб мальчика – он теплый и самую капельку влажный, особенно у корней непослушных волос.
Алекс вздыхает, и это возвращает меня к реальности. Ее голос во время телефонного разговора не был радостно взволнованным и полным надежд. Нет, она была расстроена. Можно сказать, возмущена. Чувствуя, как густеет холодный ком где-то в глубине живота, я спрашиваю:
- Что с ним, Алекс?
- Теперь с ним все в порядке, - в тоне Алекс прорывается странный оттенок. Как упрек. Как будто я виноват в том, что несколько часов назад с этим ребенком не было все в порядке. Я молчу, и Алекс продолжает: - Теперь, после того как мы достали четыре шарика героина из его желудка.
Я стискиваю кулаки так, что дужка очков, попавшая между пальцами, жалобно потрескивает. Они прилетели сегодня, и вместо гостиницы пошли в парк. Я думал, их привлек погожий день, вид на океан или на ту жизнь, которой они вскоре надеялись зажить тут, в Америке. А они, очевидно, ждали того, кто должен был забрать наркотики.
Раздаются шаги, я оборачиваюсь и вижу широкоплечего мужчину с грубым лицом, в глазах которого при виде сонного ребенка вспыхивает алчность. Что было в глазах Глории, я не успел рассмотреть - она слишком быстро опустила взгляд, увидев меня.
- Слава богу, он нашелся! – не растерявшись, с дешевой напускной театральностью восклицает мужчина.
- Нашелся, - подтверждаю я. - А вы кто?
- Я его отец, - небрежно бросает мужчина. Кажется, он надеется, что я наконец сделаю шаг в сторону и позволю ему подойти к койке.
Глория заливается краской и закусывает губу. А я, не трогаясь с места, достаю пистолет. Боюсь, на моем лице можно отчетливо прочитать все то бешенство, что раненой птицей бьется внутри, сжигая душу желанием пристрелить на месте этого наркодилера.
- Что же они тебе пообещали, Глория? – пытаясь его утихомирить, спрашиваю я. Спрашиваю, не отрывая взгляда от сузившихся глаз поднявшего руки бандита. – Что они могли пообещать такого, чтобы ты поставила жизнь своего единственного сына на кон?..
Я пытаюсь найти оправдание для этой женщины, и не нахожу. «Жизнь стала невыносимой», - сказала она. И превратила себя и сына в живой контейнер.
- Новую жизнь… - чуть слышно шепчет Глория, не поднимая глаз.
- Твой сын чуть не заплатил за это своей жизнью, - гневно говорит Алекс. – Одна оболочка лопнула. Его привезли чуть живого. Много ли надо ребенку его возраста…
- Алекс, будь добра…
Мне не нужно договаривать, Алекс уже кивает и осторожно обходит не сводящего глаз с дула пистолета мужчину. Тот не делает глупостей, видимо, мой взгляд сейчас достаточно красноречив. Стоит ему дернуться сейчас – пристрелю, без малейших колебаний. Да, потом мне будет плохо, как и всегда. Но он понимает, что я это сделаю. Ненавижу, когда людей превращают в товар. Ненавижу вдвойне тех, у кого рука поднимается на детей.


Вызванные Алекс патрульные надевают на мужчину наручники, и я, чуть помедлив, опускаю пистолет.
- Они сказали, что возьмут только тех, кто повезет наркотики, - Глория говорит это безнадежно, видимо, давно отчаявшись оправдаться этим хотя бы перед собой.
На ее запястьях тоже защелкиваются наручники, а она все смотрит и смотрит на сына, ее ресницы вздрагивают, будто это не расширившийся зрачок, а объектив фотоаппарата, делающий снимок за снимком.
Полицейский тянет ее за локоть, она послушно делает несколько шагов, потом резко разворачивается – и у меня вдруг отчего-то пронзительно щемит сердце.
- Лейтенант, - умоляющая, беспомощная улыбка. – Вы обещали, помните?
Я не должен сочувствовать ей. Она превратила своего ребенка в транспорт для контрабанды наркотиков. А что делают с контрабандой? Правильно, конфискуют.
Но… Я не могу ее осудить. Да и не мое это дело. Я не знаю, что заставило ее сделать такой выбор, и права ли она была. Но я знаю, что теперь ей придется за него заплатить. И заплатить огромную цену.
Поэтому я лишь киваю. Конечно, я помню.
Глория улыбается и все же повторяет, как будто я могу перепутать эти простейшие слова:
- Лейтенант, скажите моему сыну, что я люблю его.