6/100. "Перелом"

[tinka1976]

Название: Перелом
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио
Рейтинг: PG
Тип: джен
Тема: Хёрт/комфорт. Перелом.
Объем: 1501 слово
Примечания: Нью-Йорк, 1973 год. POV Горацио.


Мое отношение к отцу никогда не было однозначным. Ну, может быть, в далеком детстве, когда я себя еще не помню толком, оно и было вполне обычным отношением маленького мальчика к своему отцу… Не помню.
В более сознательном возрасте отец для меня как бы делился на две половины: пьяного и трезвого. Одного я уважал и побаивался, другого – презирал и ненавидел. Особенно очевидным это стало после смерти матери. Я даже в мыслях не желал называть убийцу матери своим отцом, и одновременно с этим легко мог сказать что-то вроде «мой старик всегда говорил…» При этом в моей голове возникали совершенно разные образы, как будто речь шла о двух разных людях.
Переломный момент в моем отношении к отцу наступил гораздо раньше, совсем не в тот день, когда он убил маму и вынудил меня убить его самого.
То был обычный весенний день. Мне было тринадцать, Рэю – пять. Мы занимались своими делами. Я делал уроки, простывший накануне Рэй валялся в кровати в своей комнате, устраивая грандиозное сражение игрушечных солдатиков среди складок одеяла.
По неровным шагам отца я сразу догадался, что он пьян. Я подскочил – и тут же опустился обратно на стул. Больного Рэя я на улицу не потащу, а если я уйду сам, то отец может и нарушить традицию, по которой все зуботычины достаются мне. Поэтому я вернулся к урокам, надеясь, что все обойдется. Ведь было же несколько раз так, что отец просто уходил к себе и засыпал.
Надеялся я зря – через несколько минут отец ввалился ко мне в комнату. Я кинул на него быстрый взгляд и уткнулся в тетрадь: он явно искал, к чему придраться. Но в комнате у меня был порядок, замечаний в школе я не получал, оценки тоже были хорошие, если я промолчу, может… Я чувствовал, как отца бесит то, что он не может найти повод и спустить пар.
- А упражнения сегодня ты делал? – отец вспомнил о своем любимом способе ткнуть меня носом в собственное ничтожество. Вот только в последнее время и этот способ не срабатывал, я регулярно занимался и теперь мог легко отжаться от пола раз двадцать.
- Делал, - ответил я, изо всех сил стараясь сохранить спокойную нейтральность тона.
- Халтурил небось?
- Нет.
- Тогда давай показывай.
Я сжал кулаки – если я сейчас буду отжиматься, потом у меня будут трястись руки, и где-то полчаса я делать уроки не смогу. А я и так застрял на одной задачке, которая никак не желала решаться, так что терять время на удовлетворение чьих-то пьяных амбиций мне вовсе не хотелось.
- Пап, я уроки делаю, - возразил я, с трудом удержавшись, чтобы не добавить «иди уже отсюда, не мешай мне».
- Ты как с отцом разговариваешь, щенок?!
Я поморщился – ну вот, повод найден. Да что я такого сказал?
- Я сделал упражнения и не халтурил при этом, а сейчас я делаю уроки, - слегка повышая голос, сказал я, тоже начиная заводиться. – Поэтому я был бы очень признателен, если бы ты оставил меня в покое!
В дверях показался Рэй, и это сыграло против меня. Если б мы были одни, отец, может быть, и ушел бы, но теперь…
- Ах ты, стервец!!! – взревел он. – Ну-ка поднимайся!!!
Я не отреагировал, все еще надеясь, что отец уйдет, но он, войдя в раж, снял ремень, и на мои плечи и спину обрушился град ударов.
- Я тебе покажу, как язык-то протягивать, - приговаривал отец. – Признателен он, сопля зеленая. Вставай и делай, что отец велит!
Его слова перекрывал рев Рэя и испуганные возгласы прибежавшей на шум матери.
- Вставай! – повторил отец, хватая меня за руку и сдергивая со стула.
Я до сих пор не уверен, что кричал я. Мне показалось, что я услышал чей-то дикий вопль со стороны. Но больно было мне, и еще как! Руку словно ошпарило, отец поспешно выпустил меня, и я упал на колени, прижимая руку к груди. Ощутив на губах соль, я понял, что плачу. Мать с отцом застыли, а Рэй вопил, будто его резали, вызывая желание зажать уши руками.
- Сынок, - мама пришла в себя первой и опустилась на колени рядом со мной, обнимая за плечи. На отца она внимания не обращала, будто его там и не было. – Попробуй пошевелить пальцами.
Я попробовал. Пришлось прикусить губу – так это было больно. А рука не шевелилась.
- Перелом, - побледнев, сказала мама, крепко сжала губы и подняла взгляд на отца.
Мне показалось, она сейчас бросится на него, как дикая кошка, и случится что-то страшное. Этот страх уже отражался в глазах отца. Кажется, он даже протрезвел.
- Мам, все нормально, - хрипло сказал я. Наверное, это все же я кричал, раз у меня так сел голос. Рэй уже не вопил, только всхлипывал, вцепившись в косяк двери, и переводил взгляд с одного лица на другое.
- Поехали в больницу, - сказала мама, помогая мне подняться на ноги.
Но в больницу мы попали не сразу, сперва пришлось объясняться с полицейскими, которых вызвали соседи. Я не сказал правды… Сам не знаю почему. Наверное, мне не хотелось, чтобы эти люди плохо думали о моем отце. Он ведь не специально.
Уже потом, много лет спустя, я понял, в чем ошибся. Когда я увидел в глазах отца страх, я решил, что это страх за меня. А он испугался за себя. Он думал не о том, что сделал, а о том, что с ним сделают теперь. Но я этого не понимал, и правды не сказал. Сказал, что упал с лестницы, а мама и Рэй промолчали. Наверное, мама тоже надеялась, что после такого отец образумится. Мы с ней были очень похожи в этом плане, как я сейчас понимаю.
Первое время после этого инцидента нам казалось, что мы правы, что этот перелом стал переломным моментом в жизни нашей семьи. Отец несколько месяцев вообще не притрагивался к спиртному. Он не снизошел до извинений передо мной, но на следующий день принес домой велосипед. Двухколесное чудо, с блестящими спицами и лакированной рамой. Мы с Рэем часа два от него не отходили – рассматривали, трогали. Кататься мы пока не могли: еще не совсем сошел снег, а у меня была рука в гипсе, но этот шикарнейший подарок заставил меня совершенно искренне броситься отцу на шею и сказать, что я его люблю. Он отстранил меня, пробормотав что-то о девчоночьих нежностях, но я чувствовал, что отец доволен тем, что подарок пришелся мне по душе, а в том, как он потрепал меня по волосам, мне почудилось искреннее извинение.
Велосипед этот многое определил в моей жизни. Для начала я стал очень популярной личностью во дворе: все ходили посмотреть на этот чудо, а месяца два спустя, когда мостовые стали чистыми, гипс был снят, а я научился ездить, от желающих прокатиться не было отбоя. Потом, правда, Рэй начал капризничать и ревновать, требовать, чтобы я катал лишь его, но к тому времени я и сам задумался о том, как разумнее распорядиться подарком.
В ту пору я, отчаявшись сделать окончательный выбор: химия или полиция, - задумался о том, чтобы их совместить. В полицейскую академию охотнее брали отслуживших в армии или получивших высшее образование. Армия… Это было не для меня. Рано выработавшаяся привычка задумываться над приказами могла мне там выйти боком, да и убивать людей я отнюдь не стремился. Даже плохих. Смерть всегда казалась мне чрезмерным наказанием, которого заслуживали лишь самые отъявленные подонки, да и то – после суда, неопровержимо доказавшего их вину. Убивать людей за то, что они – с другой стороны… Это было не для меня. Следовательно, нужно было подумать о колледже. С тех пор, как мне в руки попала книга с рассказами о Шерлоке Холмсе, идея об использовании науки в расследовании преступлений накрепко засела у меня в голове. Но на колледж нужны были деньги, а я не был уверен, что мы можем себе это позволить.
Велосипед подсказал выход. Курьеры и почтальоны требовались всегда. Конечно, это было отнюдь не легко и безоблачно. Несколько раз меня серьезно побили другие пацаны-курьеры, решившие, что я влез на их территорию. Но постепенно все нормализовалось, я нашел с ними общий язык, с некоторыми даже подружился. Денег я зарабатывал не так чтобы очень много, но все же мы с мамой подсчитали, что на пять-шесть семестров мне удастся скопить до начала обучения. А когда мне будет восемнадцать и у меня будет аттестат на руках, я смогу устроиться на более высокооплачиваемую работу и заработать достаточно денег, чтобы закончить колледж и поступить в академию.
Рассчитывал я только на себя, поскольку долго отец не продержался, а когда он запил снова, все стало еще хуже, чем раньше. Теперь он пил чаще, а кулаки распускал легче. Доставалось уже не только мне, но и маме, а порой – так и Рэю. Я не раз пожалел, что помог отцу в тот раз остаться безнаказанным: это отключило какие-то тормоза, и теперь его не останавливало даже понимание, что он мне что-то сломал: ребра или скулу. Порой он снова наутро испытывал стыд за свои действия, дарил подарки, а потом снова шел и напивался, «чтобы не чувствовать себя такой скотиной», - по его собственным словам.
Для меня же этот раскол в восприятии, произошедший в тот день, когда отец сломал мне руку, лишь углублялся. Два человека: мой отец и злобная пьяная скотина, которая легко могла причинить боль, даже не желая этого, - оба этих образа существовали в одном теле, пока вторая часть не поглотила первую и не вынудила меня расправиться с ней.