Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Памяти "Свободы слова" посвящается.
Название: Четырнадцать
Рейтинг: PG-13
Жанр: ориджинал, фэнтези
Размер: мини (6925 слов)
Тип: гет
Примечания: ориджинал написан на II тур конкурса "Свобода слова" в дайри
читать дальше День не задался с самого утра. Началось… Началось, пожалуй, с того, что мать передала ему распоряжение старосты: с этого дня Данеку надлежало пасти гусей. Услышав такое, он подавился и закашлялся, да так, что обляпал штаны и рубаху молоком и жёваным хлебным мякишем. Гусей! Нет, вы слышали? За что?!
Мать покачала головой и принесла чистую одежду. Это несколько примирило Данека с действительностью. Он – единственный работник в семье, в конце концов.
Мать стояла и смотрела, как он переодевается, и Данек отвернулся, комкая снятую рубаху. Так легче было сдержать переполнявшее его возмущение, да и больше шансов, что мать не заметит ещё не совсем высохшее свежезастиранное пятно на подоле рубахи. За пологом на полатях тоненько захихикали. Данек покосился в ту сторону. Ну, конечно, Олёнка думает, что старший брат опять напрудил в постель, – да и откуда ей, мелкой бестолочи, понимать такие вещи? Эти сны стали сниться ему чуть больше года назад. Взрослые. После которых становилось горячо и липко, и приходилось тайком подниматься, на цыпочках пробираться в холодные сени и торопливо застирывать рубаху, пока на улице не заорали петухи и не встала мать. Кстати, разве эти сны не доказательство, что он совсем уже взрослый? А ведь Данеку ещё нет четырнадцати, о чём ему не преминут напомнить Войтек с дружками, когда узнают, чем ему теперь велено заниматься. Плохой день, что тут говорить.
***
Выйдя за околицу, Данек глубоко вздохнул и расправил плечи. Гуси важно переваливались с боку на бок, чинно шествуя по обочине перед своим новым пастухом, все насмешки остались позади, а разгорающийся день обещал быть приятным – никто не найдёт ту полянку, куда он выгонит гусей, а там и трава погуще, и ручей под боком…
В глубине души Данек почти признавал правоту старосты. Раньше гусей пасла Марыся – высокая русоволосая красавица, дочь местного кузнеца. Ещё с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать и …как это по-умному-то? – а, её фигура обрела подобающие формы, во! – Марыська задирала нос как незнамо что, и только о свадьбе и думала. Данек лишь фыркал презрительно, когда она проплывала мимо этакой лебедицей. Ну, выросли у нее титьки, подумаешь… У него тоже …кхм… кое-что выросло, так природой положено и нечего тут так уж важничать. Но вот вчера Марысю увёз в соседний город какой-то хлыщ – её всё-таки выдали замуж – и что-то Данек не заметил на её лице особой радости по этому поводу. О том, кто теперь будет выполнять её работу, он тогда как-то не задумался, но сейчас, мысленно перебирая соседских парней и девчонок, вынужден был признать, что действительно оказался самой подходящей кандидатурой: девочек нужного возраста в деревне больше нет, для взрослых парней есть работа посерьёзнее, а голоштанники годятся лишь в подпаски.
С этими мыслями Данек растянулся на облюбованной полянке, стараясь не обращать внимания на оказавшийся совсем рядом лес. Полянка эта была всем хороша, но слишком уж близко она находилась к незримой границе. За ручьём начиналась земля этих.
Этими называли жителей лесной деревушки. По слухам, все они умели колдовать.
Ещё когда жив был отец и вся их семья жила в городе, Данек однажды видел на ярмарке старосту этих – высокого сухощавого мужика с выдающимся носом. Натуральный ведьмак. Какой-то мелкий пацан шарахнулся от страшилища и растянулся в пыли, ссадив колени до крови, заревел, а ведьмак наклонился над ним, и у Данека, да и у всех остальных на площади аж дух перехватило: нельзя ж вот так, при всём честном народе живую душу сожрать за здорово живёшь! А ведьмак прошептал что-то, дунул, – и ссадины у пацана вмиг затянулись. Все так и ахнули. Пацан, недолго думая, дал дёру, даже не поблагодарив, а ведьмак усмехнулся и дальше пошёл, как ни в чём не бывало.
Вообще, про этих ходило много слухов.
Кто рассказывал, что этого самого ведьмака ещё его прадед помнит, мол, тот вот так же приезжал на ярмарку и закупал столько всякой всячины, что можно целую деревню прокормить и одеть.
Кто говорил, что каждое полнолуние кроны деревьев рядом с деревушкой этих сияют бесовским огнём, который сжигает любого, кто неосторожно приблизится к проклятому месту.
А некоторые даже утверждали, что в той деревне, дескать, одни бабы и живут, поскольку всех мальчишек, едва те подрастут, ведьмы приносят в жертву страшной лесной нежити в обмен на долголетие и чародейство своё богомерзкое.
Слухам Данека не верил особо, но к колдовству относился с опаской. Мать вообще не раз со вздохом говаривала, что сын трусоват – побаивается всего нового да неизведанного.
Солнце неторопливо перевалило за полдень, Данек перебрался в тенёк, продолжая время от времени покрикивать на тех гусей, которые норовили забраться в кусты.
***
Проснулся он от того, что заурчало в животе, сел, потянулся, достал луковицу и четвертину краюхи хлеба из сумки, да так и выронил, не донеся до рта. Срань господня, как он мог забыть, что верный Дружок караулит строптивых овец вместе с новым пастухом, а не гусей вместе с Данеком?! Ну-ка, гуси… Один, два, три…
– Тега-тега-тега… – с отчаянием в голосе позвал Данек, недосчитавшись, и уже даже и не надеясь, что два самых откормленных гуся выйдут на полянку, как ни в чём не бывало. – Тега-тега-тега!
Подхватив хворостину, Данек сломя голову ринулся в лес, пытаясь уговорить себя, что ещё не поздно, и гуси просто забрели далеко…
Дорожка из перьев начиналась сразу за кустами. Данек зарычал не хуже Дружка и кинулся по следу, с последней отчаянной надеждой отбить хоть гусиные туши. Правда, он понимал, что это никак не поможет оправдаться перед их хозяйкой, бабкой Зозулихой. Угораздило же именно её гусей попасться лисе! Вреднее бабку ещё поискать надо… Плохой день! Очень плохой день…
Как выяснилось совсем скоро, это был ещё не предел. Попытавшись пошарить в лисьей норе, Данек с воплем выдернул руку, на которой аккуратным полукругом из мелких капель крови проступил глубокий укус. Видимо, лиса не сочла его достаточно грозным противником для того, чтобы убегать от него, забилась поглубже в нору и решила принять бой.
Чертыхаясь, Данек скатился с пригорка к ручью. Прохладная вода уняла боль, но обида никуда не делась, выжимая злые слёзы. Данек скорчился, баюкая больную руку. Если бы отец был жив, никто бы не смотрел на Данека свысока, никто бы не послал его выполнять самую презренную работу. Отец делал лучшие в городе сапоги, а сын уже с двенадцати лет считался бы подмастерьем. У них было бы всё, как прежде – хороший дом в городе, сытная еда, нормальная одежда. А за Олёнкой дали бы хорошее приданое, чтобы она могла сама выбрать, за какого парня выйти замуж.
Вода в ручье пошла рябью, словно налетел ветерок. Потом плеснула, и ещё раз, и ещё. Данек подвинулся поближе. Прозрачная вода по-прежнему позволяла рассмотреть дно, вот только теперь казалось, что это не ручей, а настоящая полноводная река, в глубине которой сцепились не на жизнь, а на смерть две тени. «Сомы!» – мелькнуло в голове у Данека. И он, не раздумывая, презрев полученный так недавно урок, сунул обе руки в воду, пытаясь ухватить одну из стремительных теней под жабры. Но вместо этого неожиданно оказался в воде весь, а бурлившая в глубине ручья сила, обрадовавшись добыче, начала его крутить и макать, то затаскивая с головой под воду, то полоща на поверхности, словно тряпку, на которой энергичная хозяйка вымещает всё накопившееся за день недовольство. Данек попытался крикнуть, но лишь нахлебался воды, неожиданно показавшейся слишком горькой и солёной.
Закончилось всё внезапно – тихим вскриком и властно прозвучавшим словом на каком-то неведомом языке. Данек распластался поперёк вновь ставшего мелким ручья, выкашливая воду и хватая ртом воздух, а заодно пытаясь сквозь капающую с мокрых волос воду разглядеть спасительницу.
Девушка… Нет, девчонка сидела рядом на берегу, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом, так что Данек видел лишь серые глаза, почему-то напоминавшие кошачьи, да копну мелко вьющихся волос. Откашлявшись, Данек встал, охнул от внезапной боли в ноге, покачнулся и, вероятно, снова упал бы, если бы не твёрдая маленькая рука, очень удачно ухватившая его под локоть.
– Выбирайся, – чуть потянула его на себя девчонка. Данек осторожно сделал несколько шагов, прихрамывая и во все глаза рассматривая странный наряд спасительницы. Так не одевались ни бедняки, ни богачи. А иноземке откуда взяться посреди леса?
Данеку почудилось, что повеяло холодом, словно тучка набежала на солнце. А девчонка, нимало не смущаясь отразившимся на его лице замешательством, осмотрела его мокрую одежду, присев, поводила ладонью возле щиколотки, затем прошептала что-то и дунула ему на руку.
– А одежду высушить можешь? – решив, что терять всё равно нечего, спросил Данек у ведьмочки, рассматривая ровные белые отметины на месте свежего укуса. Такое впечатление, будто лиса цапнула его пару месяцев назад, не меньше.
– Вообще – могу, – пожала плечами ведьмочка, – прямо сейчас – нет. Мне только тринадцать, я ещё не вошла в силу. Кое-что уже получается, но понемногу.
Данек скептически покосился на ручей. Ничего себе, ещё не вошла в силу! Была бы постарше – утопила бы, как кутёнка?
– Это… – девчонка поморщилась. – Извини, это не колдовство, это просто плохое настроение. Я…
Она сделала паузу, то ли подбирая слово, то ли раздумывая, признаваться ли в том, что она здесь делала, или нет. Заметив на её щеках не до конца высохшие дорожки слёз, Данек решил, что скорее второе.
– Я специально ушла подальше, и… Видишь ли, я думала, если меня не трогать, то и оно не тронет. Даже не знаю, как так получилось.
– Я сам полез, – понуро признался Данек. – Думал, это рыба.
– Рыба? – прыснула девчонка. – В таком мелком ручье?
Данек насупился и скрестил на груди руки. С учетом мокрых штанов жест смотрелся совсем не эффектно, да ещё и девчонка, как назло, оказалась чуть ли не на голову выше, вынуждая смотреть снизу вверх и сбивая этим всякую спесь.
– Я пойду, – с вызовом объявил Данек.
– Иди, – спокойно согласилась ведьмочка.
С некоторой опаской перейдя вброд ручей и взобравшись на пригорок, Данек не выдержал и оглянулся. Ведьмочка стояла на том же месте и… Что-то было в её взгляде такое, от чего становилось жутковато. Хотелось вернуться, остаться, взять девчонку за руку и снова увидеть её улыбку, и одновременно – бежать прочь со всех ног и никогда не возвращаться.
Вспомнив о гусях, Данек выбрал последнее, на ходу порадовавшись тому, что боль в ноге прошла бесследно.
***
На тот день это оказалась последняя его радость. Уже стемнело, когда Данек вновь пришёл на то же место к ручью. Умылся, затем стянул рубаху и штаны и, покряхтывая, улёгся прямо в русло ручья, заложив руки за голову, приподнялся, упираясь пятками в дно, чтобы прохладной водой омывало спину и ягодицы. За пропавших гусей Зозулихи староста нещадно выпорол нерадивого пастуха.
Вскоре вода успокоила жжение и зуд вздувшихся рубцов от розги, но Данек лишь перестал приподниматься, удобно устроившись на мелких гладких камешках, устилавших дно ручья.
Похолодало, но он этого как-то даже не заметил. Ветви деревьев вздрагивали от набегающего ветерка, заставляя звезды подмигивать. Перешёптывание листвы действовало успокаивающе, но не ослабляло возникшей во время порки решимости уйти, куда глаза глядят.
Есть на свете и другие города, где не будут относиться с пренебрежением к мальчишке, пусть даже небольшого роста и неполных четырнадцати лет. Где Данек сможет устроиться подручным, через несколько лет стать мастером – и тогда уж вернуться с почётом. Купить дом – не развалюху на выселках у деревни, как сейчас, а добротный дом в городе, открыть мастерскую, забрать мать с Олёнкой, деда с бабкой… А вредной тётке Ядвиге с её визгливыми дочками подыскать бы другой домишко, отдельно…
***
Утро неожиданно ударило ему прямо в лицо обжигающим солнечным лучом. Мгновенно раскраснелись щёки и уши, перехватило дыхание, тугим обручем стягивая грудь и не позволяя толком глотнуть раскалённого воздуха.
– Попей, – услышал Данек смутно знакомый голос.
После нескольких глотков зрение прояснилось, и Данек обнаружил, что лежит вовсе даже не в воде ручья посреди леса, а на широкой кровати в небольшой комнате. Причём как-то сразу стало понятно, что он всё ещё в лесу – за окнами было слишком уж много зелени, да и птицы своим многоголосьем не позволяли усомниться, что это не его деревня, и уж тем более не город. То ли от питья, то ли от догадки о месте, в котором он очутился, Данека пробил озноб.
– Теперь я покроюсь шерстью, стану бараном, и вы меня съедите? – хрипло и дерзко поинтересовался он у давешней ведьмочки, с интересом изучавшей его физиономию.
Девочка фыркнула, отошла от кровати, задернула шторки на окнах и вышла, ничего не ответив на его выпад. Как ни странно, такая реакция успокоила Данека лучше любых слов, так что он даже задремал в ожидании возвращения ведьмочки, сквозь сон ощущая, как покидают тело остатки горячечной ломоты.
***
Когда его сон прервали лёгкие шаги, солнце уже не било в окна, а отчётливо слышимый раскатистый треск кузнечиков подсказывал, что близится вечер.
– Ну как, выспался, Данек? – доброжелательно улыбнулась ему женщина, одетая в такую же причудливую одежду, как и та ведьмочка.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – с затаённым страхом поинтересовался Данек. Неужели эти ещё и мысли читают?
– Тебя несколько дней искали, – пояснила женщина. – Звали по имени. Сначала взрослые, потом маленькая девочка.
– Олёнка, – улыбнулся Данек. – Это моя младшая сестрёнка…
– Но никто со мной не пошёл, хотя я предлагала их отвести, – пожала плечами женщина.
Данек фыркнул и хотел сказать, что, мол, ничего удивительного, но тут вдруг до него дошло, что именно ему сказали до того, и мальчик резко сел в кровати.
– Н-несколько дней?! – запнувшись, переспросил он.
Женщина кивнула.
– Хельга сказала, тебя в тот день укусила лиса. Да и порка, думаю, не пошла тебе на пользу, как и лежание ночью в холодном ручье, – сузив глаза, добавила она. – Лихорадка застала тебя врасплох, судя по всему.
Данек невольно поёрзал, с облегчением убеждаясь, что рубцы от розги прошли вместе с лихорадкой, и тут же залился краской, догадавшись о подтексте последних слов. Если он уснул, лёжа в ручье… М-да, интересно, кто его нашёл и… Ну, много ли народу наблюдало его в срамном виде. И как только не побоялись в дом взять!
– Я вас отблагодарю, – тихо пообещал Данек. И добавил, ещё гуще краснея: – Ну, как-нибудь…
Придумать сходу, чем же сбежавший из дома мальчишка может отблагодарить кого-то из этих, Данек не смог.
– Ладно, Данек, – ласково усмехнулась женщина. – Если хочешь поесть, поднимайся.
Есть хотелось очень даже, что, впрочем, было неудивительно – у него уже, считай, два дня и крошки во рту не было. Э-э-э, ну, или даже больше. Те несколько дней, о которых говорила женщина, как-то начисто выпали из его памяти, не оставив даже смутных воспоминаний, как было, например, когда он болел прошлой зимой.
Припомнив некоторые из сказок, рассказанных матерью, Данек в запоздалом ужасе ощупал своё лицо, но ничего особенного не обнаружил. Нос – его, нормальный, уши – тоже.
Вот только как же он выйдет к столу, если на нём одна длинная рубаха? Из возраста голоштанника Данек вышел уже давненько.
– Э-э-э… – протянул он, не зная, как обратиться к женщине.
– Ханна, – улыбнулась она, оборачиваясь у двери. – Меня зовут Ханна. Что тебя смущает, Данек? Чем мы питаемся? Поверь, ты – не главное блюдо в нашем меню.
– По крайней мере, пока ты такой тощий, – пытаясь выдержать серьёзный тон, добавила девчонка, появляясь в дверях. – Я дам ему эту одежду. Ты не против?
Данек замер, пытаясь понять, что могло вызвать такую многозначительную паузу. Мать и дочь – а их схожесть не оставляла сомнений в степени их родства – вроде бы спокойно смотрели друг на друга, но Данек чувствовал, что происходит нечто большее.
Ханна уступила с чуть заметным вздохом, и ведьмочка – кажется, её звали Хельгой – прошла мимо неё в комнату, положила одежду на кровать и молча вышла, не удостоив Данека взглядом.
Мальчик некоторое время колебался, несмотря на настойчивые намёки желудка, что к трапезе желательно приступить поскорее, даже если его собираются кормить варёными жабами или змеями.
Одежда была не новая, чем-то похожая на городскую, но всё же неуловимо другая. А ещё – она подходила Данеку так, словно всё это именно на него шили. В этом он убедился, поймав своё отражение в большом зеркале возле двери. Данек даже остановился и некоторое время разглядывал себя, пытаясь утихомирить шуршащей змейкой вползающее в душу ощущение «не к добру».
За последние годы Данек отвык от одежды по размеру – это было им не по карману. Его собственные рубаха и штаны больше напоминали мешок – и видом, и качеством ткани. А в этом одеянии Данек сам себя не узнавал. Казалось, он стал выше, и в нём появилось что-то такое же неуловимо нездешнее, как и у хозяев дома, несмотря на самые обычные выгоревшие волосы и усыпанный веснушками нос.
Невпопад вспомнились слухи о том, что ведьмы приносят мальчишек его возраста в жертву ради своего могущества. Интересно, от кого осталась эта одежда? От предыдущего постояльца, которого откормили, а потом…
Вспомнив, как искрились сдерживаемым смехом лучистые глаза ведьмочки, Данек решительно тряхнул головой, прогоняя трусливые и глупые мысли, и вышел-таки к столу. Его ждали, но без того преувеличенного почтения, с которым мать обычно дожидалась, пока не сядет за стол отец. Ведьмы просто выказывали уважение к гостю.
Еда, в общем-то, была самой обычной, но оголодавшему Данеку она показалась невероятно вкусной.
– Большое спасибо, – вежливо поблагодарил он, насытившись.
– Я могу проводить тебя до твоей деревни, – неожиданно предложила девочка.
– Хельга, – с упреком покачала головой Ханна.
– Что? – с вызовом переспросила та. – Он же только и мечтает о том, чтобы вернуться, тут его всё пугает! И, потом… Маленький он ещё…
Данека бросило в жар от последних слов, так что он даже не обратил внимания на странную интонацию в голосе девочки. Как будто она сама себя уговаривает…
– Сколько тебе лет, Данек? – мягко спросила Ханна.
– Ч-четырнадцать, – хрипло выдавил он. На самом-то деле, четырнадцать ему должно было исполниться только через несколько месяцев, но какой вред от того, что он немного приврёт? Не пару же лет он себе припишет. – Я не буду бояться, я просто с непривычки… – умоляющим тоном добавил Данек. Мысль о том, чтобы остаться в этой деревушке, с каждой минутой становилась всё соблазнительней, несмотря на то, что Данек ничего толком про здешнюю жизнь не знал.
– Ну что ты, никто тебя не гонит, – поднявшись из-за стола, Ханна погладила его по голове. – Оставайся, сколько захочешь.
Данек вопросительно взглянул на Хельгу, но та лишь повела плечом, словно и не возражала ничего.
– Спасибо, – искренне сказал Данек.
Мимолётное чувство вины перед матерью, которая, вероятно, думает, что он сгинул в лесу, быстро прошло. В конце концов, она не вступилась за него перед старостой, и не пошла с ведьмой, предлагавшей отвести к больному сыну – значит, не очень-то он ей и нужен, так?
***
Поздней ночью Данек проснулся от жажды. Осторожно пройдя на кухню мимо ряда закрытых дверей – множество комнат было ему в диковинку, как и зеркало, в их деревне дома обычно имели одну лишь огромную горницу и холодные сени – Данек похлебал воды из ковшика, случайно глянул в окно, да так и ахнул. Кроны деревьев действительно пылали колдовским огнём, казалось, отражающим и усиливающим призрачный свет плывущей по небу идеально круглой луны. На какой-то миг Данеку показалось, что привычное изображение на лунном диске сложилось в фигурку ведьмы в остроконечной шляпе и верхом на метле, но стоило моргнуть – видение исчезло.
Звонкий многоголосый смех привлёк внимание Данека. Пришлось прижаться носом к стеклу, чтобы разглядеть кучку девчонок, которые… Данек снова моргнул, потом зажмурился и потряс головой, но на этот раз видение и не подумало исчезнуть. Ведьмочки развлекались. В их деревне парни иногда устраивали такие же бега для своих собак, а здесь вместо собак ведьмочки приспособили огромных чёрных воронов.
Вновь вспомнив слухи про участь мужского населения деревушки, Данек завертел головой, пытаясь высмотреть хоть одну мужскую фигуру в развлекающейся толпе, но так никого и не увидел. «Может, это специальный праздник для девчонок», – мысленно успокаивал он себя, снова забираясь в постель в отведённой ему комнате.
***
На следующий день Данек чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы быть представленным старосте. Проводить его выпало, разумеется, Хельге, и Данек насторожился, ожидая нового всплеска недовольства, но его не последовало. Ведьмочка посматривала вполне дружелюбно, словно вчера и не предлагала ему выметаться подобру-поздорову.
Идя вслед за Хельгой, Данек во все глаза смотрел по сторонам, каждую секунду ожидая увидеть что-то необычное, но деревушка казалась самой заурядной, разве что дома не стояли в ряд, образуя главную улицу, а были разбросаны как попало и соединялись множеством дорожек и тропинок разной ширины и утоптанности.
Старостой, как и следовало ожидать, оказался тот самый ведьмак, которого Данек видел на ярмарке. Справившись с нервным ознобом, Данек покосился на Хельгу, гадая, не родственники ли они. Лечат, во всяком случае, одинаково.
– Это Данек. Ему уже четырнадцать. Он у нас будет жить, – коротко проинформировала старосту Хельга. – Это Владислав, староста. Хочешь остаться – будешь его слушаться, – добавила она, обращаясь к Данеку.
Тот слегка приуныл. А если и здесь приставят… ворон пасти?
– Рад познакомиться, Данек, – неожиданно звучным для худощавого тела басом сказал Владислав. – Чему бы ты хотел научиться?
Данек, ожидавший приказа по поводу работы, вопросительно уставился на Хельгу.
– Что, ты уже всё знаешь и учиться дальше не хочешь? – озадаченно переспросила та.
– Кажется, Хельга, твой друг потерял дар речи, – прогудел староста некоторое время спустя, с улыбкой глядя на открывающего и закрывающего рот мальчишку.
Данек, действительно, не мог и слова вымолвить от потрясения. Ещё когда отец был жив, мать иногда, укладывая сына спать, словно одну из самых сладких сказок рассказывала, мечтая вслух, как Данек вырастет и поедет учиться в столицу. Но после смерти отца и двух старших братьев от лихорадки в тот страшный год, да после того, как окончательно обнищавшая семья перебралась на выселки, об учёбе уже никто и не заикался.
– Я ничего не знаю, – честно признался Данек. – Но очень хочу научиться.
– Ну тогда приходи завтра утром, – велел староста. – Пока походит на занятия с младшими, освоит грамоту, а дальше решим, – добавил он, обращаясь к Хельге.
***
– Это ничего, что ты с малышами будешь учиться, – пыталась успокоить его Хельга на обратном пути. – Это недолго, как только грамоту освоишь, тебя кто-нибудь будет отдельно учить.
– Отдельно? – заинтересовался Данек.
– Ну, меня вот Владислав учит, как лечить людей и животных, – улыбнулась Хельга. – Адрия, – указала она на высокую светловолосую девушку, идущую навстречу, – учится, как обращаться с растениями. Роман, – кивок на сопровождающего Адрию чернявого мальчишку, – любит работать с металлом и изучает его свойства. Кому что нравится. Это Данек, – прервав пояснения, представила она своего спутника. – Он будет у нас жить.
Роман кривовато усмехнулся, окинув Данека взглядом, а в глазах Адрии появилось что-то вроде жалости, которая, как ни странно, была адресована Хельге.
– Ему уже четырнадцать, – в голосе Хельги смешались тайное торжество и даже некоторый вызов.
Данек напрягся, уловив, как разом изменилось отношение встреченной парочки. Теперь во взгляде Романа сквозило уважение и легкая зависть, а вот Адрия, похоже, чувствовала себя оскорбленной. Хельга стояла, гордо расправив плечи. Над головами ведьм начинал сгущаться воздух, заметались ветви деревьев, шелестя в порывах налетающего ветра.
– Идём, – Данек схватил Хельгу за руку и, не оставив времени на раздумья, потянул за собой.
Они неслись напролом через лес, пока не выбежали к ручью.
– Вот, – широким приглашающим жестом указывая на ручей и лес, сказал запыхавшийся Данек. – Отрывайся, сколько душе угодно.
– Ты почувствовал? – удивленно спросила Хельга.
– Да уж сложно было не почувствовать, – фыркнул Данек. – А попасть под заряд твоего «просто плохого настроения», – передразнил он её извиняющийся тон, – я никому не пожелаю.
– А откуда ты узнал, что это моё любимое место? – с интересом спросила Хельга, не реагируя на подначку. Снова села на берегу, свернувшись клубочком, так что только глаза видны над обтянутыми подолом платья коленками.
– Да я не знал, – пожал плечами Данек. – Ноги сами вынесли.
– Знаешь, я так думаю, в твоём роду были ведьмы, – задумчиво проговорила Хельга. – Не так уж давно, поколении в третьем-четвёртом.
– Это прабабка, что ли? – переспросил Данек, усаживаясь рядом.
– Или прапрабабка, – кивнула Хельга. – Это даже вероятнее, подобные вещи часто через поколение передаются.
– Да брось, я ничего не умею… этакого.
– Меня ты успокоил мастерски, – улыбнулась Хельга.
Данек только сейчас обратил внимание, что вокруг всё спокойно, ничего так и не произошло.
– Тогда, может, объяснишь, в чём тут дело?
– Не-а, – подумав, покачала головой Хельга. – Если ты и вправду у нас задержишься – сам всё поймёшь со временем. А если нет… Меньше знаешь – крепче спишь.
По поводу «крепче спишь» ведьмочка ошиблась. Данек полночи провертелся с боку на бок, вспоминая дважды повторенное «ему уже четырнадцать». Как будто в этой цифре было что-то…
***
Наблюдения за жизнью волшебной деревушки и за её обитателями постоянно заставляли Данека испытывать два противоречивых ощущения: «они совсем как мы» и «у них всё не как у людей». Для начала выяснилось, что среди жителей деревушки практически нет колдунов, только ведьмы. Мальчики были ещё слишком малы, чтобы можно было понять, обладают ли они способностью к колдовству, а среди взрослых мужчин колдовать мог лишь Владислав. Ещё одной загадкой, заставившей Данека задуматься, был разрыв в возрасте, вероятно, и породивший те самые слухи о судьбе мужского населения деревни. Старшим из мальчиков был Роман. Точнее, с появлением Данека старшим из мальчиков стал считаться он, но на самом-то деле Роман был его ровесником, или даже мог оказаться старше, пусть и всего на день-другой. А самым младшим из мужчин был двадцатипятилетний Димитрий, и Данек вскоре понял, что никто из взрослых мужчин не был местным уроженцем, все они были из разных мест и осели в деревушке, только когда женились на одной из здешних ведьм.
Предположения Данека о такой же страшной эпидемии, как та, что забрала его отца и старших братьев, были отвергнуты и высмеяны Хельгой, объяснившей, что и жителям города не пришлось бы заплатить смерти такую страшную дань, если бы они согласились принять предложенное им лекарство. Но вместо этого дочь Владислава, Валерию, принёсшую исцеление, горожане объявили виновницей эпидемии и сожгли на костре.
За несколько месяцев разных мелких и крупных странностей набралось много, начиная от диковинных имён, обычая давать детям имя, начинающееся на ту же букву, что и имя одного из родителей, и заканчивая слезами молодой матери и нескрываемым горем её мужа при известии о родившемся у них первенце. Кроме того, никто из местных детей не работал, даже на простейших работах, они учились и, к удивлению Данека, активно заигрывали меж собой. В его родной деревне такое поведение было характерно для взрослых парней и девиц на выданье, но никак не для десятилеток. На четырнадцатилетнего – как считалось – Данека вообще заглядывались чуть ли не все девчонки и девушки от десяти до шестнадцати лет.
Данек с выбором подруги не торопился. Во-первых, его увлекла учёба. За месяц освоив чтение и письмо, Данек выбрал своим учителем богатыря Арусса – местного древодела, отца Адрии и Алисы. Особенно Данеку нравилось, что Арусс учил его работать не только руками, но и головой, рассчитывая, будут ли задуманная табуретка или шкафчик устойчивыми, да уместно ли будет смотреться мудрёный резной узор.
Во-вторых, если в его жилах действительно текла хоть частица колдовской крови, ему светило прожить лет сто пятьдесят, а то и все двести. О том, что Владиславу около четырёхсот лет, Данек узнал ещё в первую неделю жизни в деревне. Позже Арусс объяснил ему, что мужчины-колдуны могут прожить около тысячи лет, ведь они не отдают львиную долю силы своим новорожденным детям, в отличие от ведьм. Короче, торопиться было особо некуда.
А в-третьих… В-третьих, у него была Хельга. Пока что Данек не мог назвать её подругой во взрослом смысле этого слова, но эта ведьмочка явно занимала особое место в его сердце. Основу, вероятно, заложила благодарность за исцеление во время их первой встречи и последующее спасение. Честно сказать, при мысли о том, что именно Хельга нашла его голым, кровь кидалась Данеку не только в лицо. А кроме того, то ли действительно Данек унаследовал какие-то мелкие способности от далёкой родственницы-ведьмы, то ли просто они с Хельгой так удачно подходили друг другу, но им всегда находилось, о чём поговорить, и никто лучше Данека не чувствовал, когда Хельга готова сорваться, и не умел её укрощать.
Однажды кто-то из девочек неудачно и зло пошутил в припадке зависти: мол, Хельга чем-то опоила Данека, пока тот выздоравливал от лихорадки. По реакции других присутствующих ведьм Данек понял, что это считается страшным оскорблением, и еле успел схватить в охапку разгневанную Хельгу, чтобы оттащить на их любимое место к ручью, подальше от обидчицы. В тот раз досталось не только воде, но и окружающим ручей деревьям, так что Данек даже заволновался, не попадёт ли он сам под раздачу.
– Ты ведь мне веришь? – спросила Хельга, успокоившись. – Я никак на тебя не воздействовала, клянусь!
Данек хотел было отшутиться, что никакого воздействия и быть не могло, поскольку он к ней совершенно равнодушен, но что-то его остановило.
– Мне было бы легче тебе верить, если бы у тебя не было от меня секретов, – тем не менее, решил воспользоваться ситуацией он.
Хельга сразу замкнулась и отвела взгляд.
– Это не мой секрет, – тихо сказала она.
Пришлось Данеку удовольствоваться этим. Вообще, это не было совсем уж пустым любопытством. Данек кожей чувствовал, что этот секрет, о котором порой украдкой шушукались ведьмочки, как-то связан с главным секретом деревни, который ему пока так и не удавалось раскрыть, с таинственной цифрой четырнадцать.
Данек как-то даже не удивился, когда по висящему в воздухе напряжению понял – час пробил, – именно в тот день, когда Роман пришёл на привычное место посиделок местного молодняка в особенно задумчивом и, кажется, даже подавленном настроении.
– Давайте прощаться, – сказал он.
– Ты куда-то уезжаешь? – настороженно спросил Данек.
– Ещё не знаю, – с отсутствующим видом повёл плечом Роман.
– Зачем тогда прощаться?
– На всякий случай.
От его улыбки, такой отрешённой и горькой, Данеку стало не по себе. Потом Роман, пожав всем руки, обнял Адрию и ушёл с ней, сопровождаемый гробовой тишиной и понимающими взглядами, в воздухе начало сгущаться то самое «сегодня», и Данек испытал приступ самой настоящей паники. На следующий день Роману должно было исполниться четырнадцать, и Данек готов был поклясться, что всё это как-то связано. Да ещё и Хельга… Хельга участвовала в этом и не хотела ничего рассказывать.
Мысль о том, чтобы привлечь кого-то из взрослых, мелькнула и сразу пропала. Не простят. А идея стать изгоем Данека вовсе не привлекала. До позднего вечера он не спускал глаз с Хельги, но та вела себя так, словно ничего и не происходит, хотя временами застывала на месте с обращённым внутрь себя взглядом. Один раз это заметила Ханна, но она лишь обняла дочку, поцеловала в макушку и велела идти спать.
Это только усилило тревогу Данека. Выходит, взрослые прекрасно осведомлены о том, что происходит и готовится произойти, но даже не пытаются ничего сделать. Почему?
***
Выход Хельги из дома Данек чуть не проспал. Очень уж тихо она собралась. Когда непонятная сила подбросила его на кровати, он успел увидеть в окно мелькнувший и скрывшийся в лесу силуэт.
То ли ночь выдалась особенно тёмной, то ли он отвык ходить по лесу в темноте, но, казалось, каждая коряга так и норовит подвернуться под ноги. Данек несколько раз упал, окончательно заблудился и потерял Хельгу из виду. Пришлось остановиться, усилием воли усмирить водоворот эмоций, закрыв глаза и подняв лицо к небу.
Внезапно всё изменилось, что-то снизошло, окутав его звёздным сиянием, в первый миг показавшимся нестерпимо холодным. Данек открыл глаза, оглядел с неожиданной ясностью проступивший вокруг лес и уверенно двинулся вперёд, словно на зов.
Впрочем, зов действительно был. Через некоторое время Данек заметил впереди какие-то отблески, словно от костра. Только вот костёр в этом случае должен был быть просто огромным, чтобы отблески метались по земле и доставали до макушек вековых деревьев. Как завороженный, Данек пошёл на свет.
Их было десять. Десять ведьмочек разного возраста, спокойно стоящих босыми ногами на пересечении линий начертанных волшебным огнём пентаграмм. Десять девчонок с распущенными волосами, в развевающейся среди полного безветрия одежде, слаженно повторяющих свой призыв. Огонь лизал их ноги, хватал за полы одежды, отражался в глазах, делая лица ведьмочек неотличимыми друг от друга.
А за их спинами, в самой середине двойного узора пентаграмм, лежала, образуя собственным телом заключительную пентаграмму, полностью обнажённая Адрия. В её глазах при виде появившегося из-за деревьев Данека на миг вспыхнул страх, но голос не сорвался, вместе с остальными продолжая творить магию древнего ритуала.
Знание о том, что это именно древний ритуал, что пути назад не будет, едва он ступит в контур внешней пентаграммы, о том, что именно он сейчас должен сделать с этим невинным и совершенным телом, появилось в голове Данека само собой, вместе с властным, неприятным голосом, велящим ему не мешкать, идти вперёд и…
– С ума сошёл?! – громко возмутился Данек, дёргаясь изо всех сил в сторону, словно овладевшее им безумие было вполне реальным противником, из захвата которого можно просто вывернуться.
Как ни странно, это сработало: он упал, и наваждение исчезло. Данек зажал руками пах, сам себе отказываясь признаваться, как на него подействовали мерзкие картины того, что он должен был сотворить с Адрией.
Волшебный огонь угас, ведьмочки опустили руки, снова обретая индивидуальность. Рыдала, свернувшись комком, Адрия. Одна из девочек накрыла её, видимо, специально для этого припасённым одеялом, другая обняла за плечи, третья гладила по голове. Остальные просто стояли вокруг. Никто не глядел на Данека, никто, кроме Хельги, так и не двинувшейся со своего места.
– Я не… – пробормотал Данек.
– Ты не виноват, – чуть слышно сказала Хельга.
– Конечно, – неожиданно зло отозвалась Алиса. Это она обнимала старшую сестру. – Это ты виновата. Из-за тебя он…
На неё зашикали, Алиса прикусила губу, отворачиваясь и пытаясь удержать слёзы.
– Прекратите, – сказала Светлана, ровесница Адрии. – Хельге очень повезло. Его чувства так сильны, что он сбросил заклятие. А нам, – она помогла Адрии подняться, – не повезло. Зато теперь мы знаем, чего недоставало в прошлые разы. И сможем попытаться снова.
– У нас нет на это времени, – ровным, неживым голосом проговорила Адрия.
– Да, – согласилась Светлана. – Зато оно есть у неё.
Взгляды ведьмочек скрестились на двенадцатилетней Диане, всем своим видом выражающей готовность попробовать хоть сейчас.
***
Данек плохо запомнил, как они добрались до дома. Хельга всю дорогу шла рядом, поддерживая его, когда он запинался об очередную корягу. Едва добравшись до кровати, Данек провалился в тяжёлый, тревожный сон.
А на рассвете его вновь подняло помимо его воли. Со зрением происходило что-то странное: нежнейшие розовые отблески света от восходящего солнца превращались в траурные пурпурно-чёрные языки огня, объявшего деревню. Душу наполняло чувство колоссальной потери, безнадёжного бессилия и одновременно – какого-то стороннего злобного торжества.
Спотыкаясь, Данек брёл по тропинке, краем глаза заметив ещё несколько фигур, движущихся в том же направлении.
Казалось, на опушке леса собралась вся деревня. Люди выглядели поникшими, сгорбившимися, а некоторые – просто почерневшими от какого-то внезапного горя. Особенно выделялись мертвенно-бледные лица Казимежа и Рады и заплаканное лицо Адрии.
Данек завертел головой, пытаясь найти Романа, которого почему-то не было рядом с родителями и подругой.
– Он там, – ровным, невыразительным голосом сказала Хельга, останавливаясь рядом и указывая вдаль.
Далеко в поле, полускрытая высокими метёлками золотящейся под лучами рассветного солнца травы, ещё виднелась фигура подростка. Роман уходил.
– Куда он? – хрипло спросил Данек.
Хельга молчала, остальные тоже, лишь всхлипнула Адрия, теснее прижимаясь к играющему желваками отцу. Все провожали мальчика взглядами, но не трогались с места, словно по опушке была проведена невидимая черта, из-за которой не возвращаются.
Данек сжимал кулаки, мысленно обещая себе, что сегодня же вытрясет из Хельги всю правду о том, что здесь происходит, чего бы это ни стоило. Но сейчас прервать траурное молчание казалось немыслимым, это было бы оскорблением для людей, прощающихся с сыном, другом, любимым…
Когда Роман скрылся из виду, люди начали расходиться. Арусс с Алисой увели Адрию. Судя по виду девушки, она находилась на грани помешательства. Ушли родители Романа. Казимеж бережно поддерживал разом постаревшую Раду, хотя его собственная походка была недостаточно тверда. Данек и Хельга тоже собирались уходить, когда Данек заметил неподвижно стоящую женщину, чем-то неуловимо отличающуюся от прочих, к тому же не виденную им ранее в деревне.
Молодая, невероятно красивая, с лёгкой нежной улыбкой на лице и отчаянной тоской в глазах, устремившая взгляд вдаль, вслед ушедшему.
Неживая. В ней не было серости камня или глянцевитости металла. Просто все краски чуть приглушённые, и рука ощущает не тепло человеческого тела, а плотный прохладный материал статуи.
Данек оглянулся на Хельгу, ожидая пояснений, но та отвела глаза, дёрнула плечом, будто споря сама с собой, развернулась и пошла к дому.
***
– Вернулись? – Ханна выглядела усталой.
Поставила на стол крынку молока, плетёнку со свежими яйцами, нарезала ломтями краюху хлеба. Села, тяжело опираясь локтями на стол, и застыла, глядя куда-то в угол.
– Как его звали? – неожиданно спросил Данек. – Это был ваш сын? – он подёргал за ворот свою вышитую рубаху.
– Ярек, – ответила вместо матери Хельга. – Моего брата звали Ярек. Он ушёл три года назад. А ещё были Хрисанф и Янис.
– Расскажи ему, милая, – поднявшись и быстро поцеловав дочь в макушку, попросила Ханна.
Хельга проводила её сочувственным взглядом.
– С самого начала, – потребовал Данек.
– Да пожалуйста, – пожала плечами Хельга. – Давным-давно жила в этой деревне девушка по имени Сильвия. Красивая, сильная ведьма. И был у неё жених, Марек. Но вот однажды в деревне появился чужестранец. Он был сильный колдун, но очень неприятный человек. Чужестранец захотел, чтобы Сильвия стала его женой, но она рассмеялась и отказала ему. Чужестранец испробовал и посулы, и угрозы, но Сильвия была непреклонна. Она сказала, что он будет последним мужчиной, на кого она обратит внимание.
И тогда чужестранец проклял деревню. Он уехал, а на следующее утро все мужчины, парни и даже мальчики четырнадцати-пятнадцати лет проснулись ещё до рассвета, собрались – и ушли, куда глаза глядят. Не попрощавшись, не объяснившись. Многие ведьмы кинулись следом, но через некоторое время – кто через день, а кто через год – они вернулись ни с чем. Их мужья, сыновья и братья как в воду канули. Хуже того, подрастали другие дети, и едва мальчику исполнялось четырнадцать, как он уходил. Точно так же, просто вставал до света и уходил, ни с кем не прощаясь и не оборачиваясь.
Ещё через год в деревню вновь наведался тот чужестранец. И сказал, что снимет проклятие, если Сильвия отдастся ему. Она согласилась, но сама приготовила и подмешала ему в еду зелье, от которого чужестранец уснул, даже не успев к ней прикоснуться, и проспал всю ночь. Утром Сильвия потребовала от него исполнения обещания, утверждая, что он получил своё. Он был раздосадован, но сдержал слово и снял проклятие. Сильвия надеялась, что он уедет и забудет о ней, и никогда не узнает о её хитрости. Но через три года чужестранец захотел увидеть своего ребёнка, тайком вернулся в деревню и обнаружил обман…
– Как? – не выдержав, перебил Данек.
– Ну… – Хельга слегка смутилась, потом вскинула подбородок и решительно объяснила: – Этим ведьма отличается от простой женщины. Ну, помимо прочего. Первый мужчина становится отцом её ребенка. Так мы устроены.
Данек судорожно сглотнул. Выходит, если бы он не преодолел наваждение, там, в лесу, то Адрия… Ну ничего себе!
– Так вот, чужестранец обнаружил обман, – продолжила Хельга. – Тогда он явился к Сильвии, взял её силой, а наутро объявил, что проклятие будет действовать до тех пор, пока одна из молодых невинных ведьм этой деревни не отдастся ему по доброй воле. С тех пор прошло много лет, но наши мальчики, вырастая, уходят, и мы вынуждены искать мужей в окрестных деревнях, настраивая тем самым против себя местных девушек. Но это неправда, что мы уводим парней обманом! Мы просто… лучше, – Хельга снова смутилась.
– А что стало с Сильвией? – поинтересовался Данек.
– Ты её видел, – печально ответила Хельга. – Та женщина на опушке. Когда её Салаху исполнилось четырнадцать, он тоже ушёл. Но Сильвия не зря считалась одной из сильнейших ведьм. За эти годы она придумала заклинание, которое должно было вернуть всех ушедших. Его следовало произнести, глядя в глаза уходящему, проникнув в его разум, в его сердце. Она окликнула сына, и Салах, зная, что задумала мать, обернулся…
Данек сидел, опустив голову. Вот почему никто не пытался окликнуть Романа, остановить его. Никому не хотелось стать каменной статуей на опушке. И – его пробрал нервный озноб – теперь он понял, что пытались сделать ведьмочки в лесу. Они пытались снять проклятие, прежде чем оно сработает и разлучит Адрию с Романом.
– То есть… – севшим голосом сказал Данек, – это я виноват в том, что Роман ушёл.
– Нет, – замотала головой Хельга, горячо отрицая его самообвинение. – Нет! Многие пробовали провести ритуал, но это никогда не срабатывало. Наш призыв оставался без ответа, хотя новые и новые девушки в отчаянии решались на этот шаг. В дневниках Сильвии были только намёки, отдельные разрозненные заметки, которые мы дополнили похожими ритуалами из древних книг. Но никто не знал, что там должен находиться парень, и что всё будет вполне… материально. Это… сложно.
Данека вновь передёрнуло от вспомнившихся картин того, как именно наложивший проклятие представлял себе этот процесс. И теперь это собирается повторить Диана, когда подрастёт? Ну, нет. С этим надо что-то делать…
***
В тот день занятий не было, Арусс был слишком озабочен состоянием дочери, и Данек весь день провалялся на кровати с книгой, открытой, впрочем, лишь для вида. Все странности, подмеченные им, нашли своё объяснение. Естественно, родители были в горе, узнав о рождении сына – ведь это означало, что их счастью отмерен точный срок. Зависть других девочек по отношению к Хельге тоже была естественна – ведь все считали, что ему уже четырнадцать, и…
Данек сел на кровати, потом вскочил и заметался по комнате. Чёрт, чёрт, чёрт! Но ему же нет четырнадцати! Ещё нет, но завтра – будет. Но он ведь не здесь родился, а все эти мужчины, родившиеся не здесь, продолжают прекрасно жить со своими жёнами и детьми и никуда не уходят! Значит, и его тоже не должно коснуться проклятие?
С этими мыслями Данек провёл дурную ночь, то проваливаясь в тяжёлую дрёму, то порываясь пойти к Хельге, признаться ей во всём и… попрощаться. На всякий случай.
А потом, ещё потемну, его разбудило ощущение разлившегося по коже холодка, совсем как тогда, в лесу, и тот же властный, неприятный голос ультимативным тоном объявил:
– Пора, малыш! Поднимайся и выметайся. И не вздумай оглядываться, последствия сам знаешь.
– Я никуда не пойду! – попытался упереться Данек. – Я вообще нездешний!
Но в этот раз так просто избавиться от наваждения не получалось.
– Хорошо, – лениво и безразлично произнёс голос в его голове. – С первым солнечным лучом, который тебя здесь застанет, ты загоришься. От тебя займётся дом. Затем соседний. Люди тоже сгорят. Я предупредил.
Данек всхлипнул и метнулся за одеждой. Кажется, он никогда ещё так быстро не бегал, как в этот раз, торопясь опередить рассвет. Вылетев за опушку леса, Данек остановился, пытаясь перевести дух.
– Кто ты, мальчик? – неожиданно спросили его из-за спины.
Данек вздрогнул, начал оборачиваться, но тут же вспомнил, к чему это приведёт, и поспешно отвернулся снова, зажмурившись для верности.
– Ты можешь на меня посмотреть, – даже по голосу было понятно, что женщина улыбается.
– Сильвия? – ошеломлённо пробормотал Данек, обернувшись.
Женщина кивнула.
– Вы сможете передать Хельге… – с внезапно проснувшейся надеждой начал Данек, но Сильвия покачала головой, и он сник.
– Я могу только сказать тебе, что Горгеуса можно победить. Я не знаю, как. Но точно знаю, что это возможно. И однажды кто-нибудь это сделает. И сможет вернуться домой.
– Горгеус – это тот самый чужестранец? Он ещё жив? Но как я его найду?!
Сильвия стояла и смотрела вдаль с той самой лёгкой улыбкой, которую он уже видел. Данек притронулся к её руке. Статуя. Может, её слова ему просто почудились?
Со стороны деревни раздались голоса. Данек вздрогнул, развернулся и торопливо зашагал прочь. Он отошёл уже достаточно далеко, когда ветер донёс до него негромко сказанные слова:
– Ему не было четырнадцати.
Данек не мог обернуться, но этого и не требовалось. Он узнавал говоривших по голосу.
Ханна. Как жаль. Прости…
– Мне очень жаль, Ханна.
Арусс. Учитель. Прости…
– Я не сержусь на него, – горький всхлип. И, совсем тихо: – Кажется, я его люблю, мама…
Данек запнулся и остановился. Кто-то из провожающих охнул. Данек стиснул зубы и снова сделал шаг вперед.
Говоришь, Сильвия, Горгеуса можно победить? Очень хорошо.
Значит, Данек его найдёт и победит. А потом вернётся сюда.
К Хельге. К Ханне. К Аруссу.
Но главное – к Хельге.
Да, именно так и будет.
Найдёт и победит.
И вернётся.
Найдёт.
Победит.
Вернётся…
Название: Четырнадцать
Рейтинг: PG-13
Жанр: ориджинал, фэнтези
Размер: мини (6925 слов)
Тип: гет
Примечания: ориджинал написан на II тур конкурса "Свобода слова" в дайри
читать дальше День не задался с самого утра. Началось… Началось, пожалуй, с того, что мать передала ему распоряжение старосты: с этого дня Данеку надлежало пасти гусей. Услышав такое, он подавился и закашлялся, да так, что обляпал штаны и рубаху молоком и жёваным хлебным мякишем. Гусей! Нет, вы слышали? За что?!
Мать покачала головой и принесла чистую одежду. Это несколько примирило Данека с действительностью. Он – единственный работник в семье, в конце концов.
Мать стояла и смотрела, как он переодевается, и Данек отвернулся, комкая снятую рубаху. Так легче было сдержать переполнявшее его возмущение, да и больше шансов, что мать не заметит ещё не совсем высохшее свежезастиранное пятно на подоле рубахи. За пологом на полатях тоненько захихикали. Данек покосился в ту сторону. Ну, конечно, Олёнка думает, что старший брат опять напрудил в постель, – да и откуда ей, мелкой бестолочи, понимать такие вещи? Эти сны стали сниться ему чуть больше года назад. Взрослые. После которых становилось горячо и липко, и приходилось тайком подниматься, на цыпочках пробираться в холодные сени и торопливо застирывать рубаху, пока на улице не заорали петухи и не встала мать. Кстати, разве эти сны не доказательство, что он совсем уже взрослый? А ведь Данеку ещё нет четырнадцати, о чём ему не преминут напомнить Войтек с дружками, когда узнают, чем ему теперь велено заниматься. Плохой день, что тут говорить.
***
Выйдя за околицу, Данек глубоко вздохнул и расправил плечи. Гуси важно переваливались с боку на бок, чинно шествуя по обочине перед своим новым пастухом, все насмешки остались позади, а разгорающийся день обещал быть приятным – никто не найдёт ту полянку, куда он выгонит гусей, а там и трава погуще, и ручей под боком…
В глубине души Данек почти признавал правоту старосты. Раньше гусей пасла Марыся – высокая русоволосая красавица, дочь местного кузнеца. Ещё с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать и …как это по-умному-то? – а, её фигура обрела подобающие формы, во! – Марыська задирала нос как незнамо что, и только о свадьбе и думала. Данек лишь фыркал презрительно, когда она проплывала мимо этакой лебедицей. Ну, выросли у нее титьки, подумаешь… У него тоже …кхм… кое-что выросло, так природой положено и нечего тут так уж важничать. Но вот вчера Марысю увёз в соседний город какой-то хлыщ – её всё-таки выдали замуж – и что-то Данек не заметил на её лице особой радости по этому поводу. О том, кто теперь будет выполнять её работу, он тогда как-то не задумался, но сейчас, мысленно перебирая соседских парней и девчонок, вынужден был признать, что действительно оказался самой подходящей кандидатурой: девочек нужного возраста в деревне больше нет, для взрослых парней есть работа посерьёзнее, а голоштанники годятся лишь в подпаски.
С этими мыслями Данек растянулся на облюбованной полянке, стараясь не обращать внимания на оказавшийся совсем рядом лес. Полянка эта была всем хороша, но слишком уж близко она находилась к незримой границе. За ручьём начиналась земля этих.
Этими называли жителей лесной деревушки. По слухам, все они умели колдовать.
Ещё когда жив был отец и вся их семья жила в городе, Данек однажды видел на ярмарке старосту этих – высокого сухощавого мужика с выдающимся носом. Натуральный ведьмак. Какой-то мелкий пацан шарахнулся от страшилища и растянулся в пыли, ссадив колени до крови, заревел, а ведьмак наклонился над ним, и у Данека, да и у всех остальных на площади аж дух перехватило: нельзя ж вот так, при всём честном народе живую душу сожрать за здорово живёшь! А ведьмак прошептал что-то, дунул, – и ссадины у пацана вмиг затянулись. Все так и ахнули. Пацан, недолго думая, дал дёру, даже не поблагодарив, а ведьмак усмехнулся и дальше пошёл, как ни в чём не бывало.
Вообще, про этих ходило много слухов.
Кто рассказывал, что этого самого ведьмака ещё его прадед помнит, мол, тот вот так же приезжал на ярмарку и закупал столько всякой всячины, что можно целую деревню прокормить и одеть.
Кто говорил, что каждое полнолуние кроны деревьев рядом с деревушкой этих сияют бесовским огнём, который сжигает любого, кто неосторожно приблизится к проклятому месту.
А некоторые даже утверждали, что в той деревне, дескать, одни бабы и живут, поскольку всех мальчишек, едва те подрастут, ведьмы приносят в жертву страшной лесной нежити в обмен на долголетие и чародейство своё богомерзкое.
Слухам Данека не верил особо, но к колдовству относился с опаской. Мать вообще не раз со вздохом говаривала, что сын трусоват – побаивается всего нового да неизведанного.
Солнце неторопливо перевалило за полдень, Данек перебрался в тенёк, продолжая время от времени покрикивать на тех гусей, которые норовили забраться в кусты.
***
Проснулся он от того, что заурчало в животе, сел, потянулся, достал луковицу и четвертину краюхи хлеба из сумки, да так и выронил, не донеся до рта. Срань господня, как он мог забыть, что верный Дружок караулит строптивых овец вместе с новым пастухом, а не гусей вместе с Данеком?! Ну-ка, гуси… Один, два, три…
– Тега-тега-тега… – с отчаянием в голосе позвал Данек, недосчитавшись, и уже даже и не надеясь, что два самых откормленных гуся выйдут на полянку, как ни в чём не бывало. – Тега-тега-тега!
Подхватив хворостину, Данек сломя голову ринулся в лес, пытаясь уговорить себя, что ещё не поздно, и гуси просто забрели далеко…
Дорожка из перьев начиналась сразу за кустами. Данек зарычал не хуже Дружка и кинулся по следу, с последней отчаянной надеждой отбить хоть гусиные туши. Правда, он понимал, что это никак не поможет оправдаться перед их хозяйкой, бабкой Зозулихой. Угораздило же именно её гусей попасться лисе! Вреднее бабку ещё поискать надо… Плохой день! Очень плохой день…
Как выяснилось совсем скоро, это был ещё не предел. Попытавшись пошарить в лисьей норе, Данек с воплем выдернул руку, на которой аккуратным полукругом из мелких капель крови проступил глубокий укус. Видимо, лиса не сочла его достаточно грозным противником для того, чтобы убегать от него, забилась поглубже в нору и решила принять бой.
Чертыхаясь, Данек скатился с пригорка к ручью. Прохладная вода уняла боль, но обида никуда не делась, выжимая злые слёзы. Данек скорчился, баюкая больную руку. Если бы отец был жив, никто бы не смотрел на Данека свысока, никто бы не послал его выполнять самую презренную работу. Отец делал лучшие в городе сапоги, а сын уже с двенадцати лет считался бы подмастерьем. У них было бы всё, как прежде – хороший дом в городе, сытная еда, нормальная одежда. А за Олёнкой дали бы хорошее приданое, чтобы она могла сама выбрать, за какого парня выйти замуж.
Вода в ручье пошла рябью, словно налетел ветерок. Потом плеснула, и ещё раз, и ещё. Данек подвинулся поближе. Прозрачная вода по-прежнему позволяла рассмотреть дно, вот только теперь казалось, что это не ручей, а настоящая полноводная река, в глубине которой сцепились не на жизнь, а на смерть две тени. «Сомы!» – мелькнуло в голове у Данека. И он, не раздумывая, презрев полученный так недавно урок, сунул обе руки в воду, пытаясь ухватить одну из стремительных теней под жабры. Но вместо этого неожиданно оказался в воде весь, а бурлившая в глубине ручья сила, обрадовавшись добыче, начала его крутить и макать, то затаскивая с головой под воду, то полоща на поверхности, словно тряпку, на которой энергичная хозяйка вымещает всё накопившееся за день недовольство. Данек попытался крикнуть, но лишь нахлебался воды, неожиданно показавшейся слишком горькой и солёной.
Закончилось всё внезапно – тихим вскриком и властно прозвучавшим словом на каком-то неведомом языке. Данек распластался поперёк вновь ставшего мелким ручья, выкашливая воду и хватая ртом воздух, а заодно пытаясь сквозь капающую с мокрых волос воду разглядеть спасительницу.
Девушка… Нет, девчонка сидела рядом на берегу, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом, так что Данек видел лишь серые глаза, почему-то напоминавшие кошачьи, да копну мелко вьющихся волос. Откашлявшись, Данек встал, охнул от внезапной боли в ноге, покачнулся и, вероятно, снова упал бы, если бы не твёрдая маленькая рука, очень удачно ухватившая его под локоть.
– Выбирайся, – чуть потянула его на себя девчонка. Данек осторожно сделал несколько шагов, прихрамывая и во все глаза рассматривая странный наряд спасительницы. Так не одевались ни бедняки, ни богачи. А иноземке откуда взяться посреди леса?
Данеку почудилось, что повеяло холодом, словно тучка набежала на солнце. А девчонка, нимало не смущаясь отразившимся на его лице замешательством, осмотрела его мокрую одежду, присев, поводила ладонью возле щиколотки, затем прошептала что-то и дунула ему на руку.
– А одежду высушить можешь? – решив, что терять всё равно нечего, спросил Данек у ведьмочки, рассматривая ровные белые отметины на месте свежего укуса. Такое впечатление, будто лиса цапнула его пару месяцев назад, не меньше.
– Вообще – могу, – пожала плечами ведьмочка, – прямо сейчас – нет. Мне только тринадцать, я ещё не вошла в силу. Кое-что уже получается, но понемногу.
Данек скептически покосился на ручей. Ничего себе, ещё не вошла в силу! Была бы постарше – утопила бы, как кутёнка?
– Это… – девчонка поморщилась. – Извини, это не колдовство, это просто плохое настроение. Я…
Она сделала паузу, то ли подбирая слово, то ли раздумывая, признаваться ли в том, что она здесь делала, или нет. Заметив на её щеках не до конца высохшие дорожки слёз, Данек решил, что скорее второе.
– Я специально ушла подальше, и… Видишь ли, я думала, если меня не трогать, то и оно не тронет. Даже не знаю, как так получилось.
– Я сам полез, – понуро признался Данек. – Думал, это рыба.
– Рыба? – прыснула девчонка. – В таком мелком ручье?
Данек насупился и скрестил на груди руки. С учетом мокрых штанов жест смотрелся совсем не эффектно, да ещё и девчонка, как назло, оказалась чуть ли не на голову выше, вынуждая смотреть снизу вверх и сбивая этим всякую спесь.
– Я пойду, – с вызовом объявил Данек.
– Иди, – спокойно согласилась ведьмочка.
С некоторой опаской перейдя вброд ручей и взобравшись на пригорок, Данек не выдержал и оглянулся. Ведьмочка стояла на том же месте и… Что-то было в её взгляде такое, от чего становилось жутковато. Хотелось вернуться, остаться, взять девчонку за руку и снова увидеть её улыбку, и одновременно – бежать прочь со всех ног и никогда не возвращаться.
Вспомнив о гусях, Данек выбрал последнее, на ходу порадовавшись тому, что боль в ноге прошла бесследно.
***
На тот день это оказалась последняя его радость. Уже стемнело, когда Данек вновь пришёл на то же место к ручью. Умылся, затем стянул рубаху и штаны и, покряхтывая, улёгся прямо в русло ручья, заложив руки за голову, приподнялся, упираясь пятками в дно, чтобы прохладной водой омывало спину и ягодицы. За пропавших гусей Зозулихи староста нещадно выпорол нерадивого пастуха.
Вскоре вода успокоила жжение и зуд вздувшихся рубцов от розги, но Данек лишь перестал приподниматься, удобно устроившись на мелких гладких камешках, устилавших дно ручья.
Похолодало, но он этого как-то даже не заметил. Ветви деревьев вздрагивали от набегающего ветерка, заставляя звезды подмигивать. Перешёптывание листвы действовало успокаивающе, но не ослабляло возникшей во время порки решимости уйти, куда глаза глядят.
Есть на свете и другие города, где не будут относиться с пренебрежением к мальчишке, пусть даже небольшого роста и неполных четырнадцати лет. Где Данек сможет устроиться подручным, через несколько лет стать мастером – и тогда уж вернуться с почётом. Купить дом – не развалюху на выселках у деревни, как сейчас, а добротный дом в городе, открыть мастерскую, забрать мать с Олёнкой, деда с бабкой… А вредной тётке Ядвиге с её визгливыми дочками подыскать бы другой домишко, отдельно…
***
Утро неожиданно ударило ему прямо в лицо обжигающим солнечным лучом. Мгновенно раскраснелись щёки и уши, перехватило дыхание, тугим обручем стягивая грудь и не позволяя толком глотнуть раскалённого воздуха.
– Попей, – услышал Данек смутно знакомый голос.
После нескольких глотков зрение прояснилось, и Данек обнаружил, что лежит вовсе даже не в воде ручья посреди леса, а на широкой кровати в небольшой комнате. Причём как-то сразу стало понятно, что он всё ещё в лесу – за окнами было слишком уж много зелени, да и птицы своим многоголосьем не позволяли усомниться, что это не его деревня, и уж тем более не город. То ли от питья, то ли от догадки о месте, в котором он очутился, Данека пробил озноб.
– Теперь я покроюсь шерстью, стану бараном, и вы меня съедите? – хрипло и дерзко поинтересовался он у давешней ведьмочки, с интересом изучавшей его физиономию.
Девочка фыркнула, отошла от кровати, задернула шторки на окнах и вышла, ничего не ответив на его выпад. Как ни странно, такая реакция успокоила Данека лучше любых слов, так что он даже задремал в ожидании возвращения ведьмочки, сквозь сон ощущая, как покидают тело остатки горячечной ломоты.
***
Когда его сон прервали лёгкие шаги, солнце уже не било в окна, а отчётливо слышимый раскатистый треск кузнечиков подсказывал, что близится вечер.
– Ну как, выспался, Данек? – доброжелательно улыбнулась ему женщина, одетая в такую же причудливую одежду, как и та ведьмочка.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – с затаённым страхом поинтересовался Данек. Неужели эти ещё и мысли читают?
– Тебя несколько дней искали, – пояснила женщина. – Звали по имени. Сначала взрослые, потом маленькая девочка.
– Олёнка, – улыбнулся Данек. – Это моя младшая сестрёнка…
– Но никто со мной не пошёл, хотя я предлагала их отвести, – пожала плечами женщина.
Данек фыркнул и хотел сказать, что, мол, ничего удивительного, но тут вдруг до него дошло, что именно ему сказали до того, и мальчик резко сел в кровати.
– Н-несколько дней?! – запнувшись, переспросил он.
Женщина кивнула.
– Хельга сказала, тебя в тот день укусила лиса. Да и порка, думаю, не пошла тебе на пользу, как и лежание ночью в холодном ручье, – сузив глаза, добавила она. – Лихорадка застала тебя врасплох, судя по всему.
Данек невольно поёрзал, с облегчением убеждаясь, что рубцы от розги прошли вместе с лихорадкой, и тут же залился краской, догадавшись о подтексте последних слов. Если он уснул, лёжа в ручье… М-да, интересно, кто его нашёл и… Ну, много ли народу наблюдало его в срамном виде. И как только не побоялись в дом взять!
– Я вас отблагодарю, – тихо пообещал Данек. И добавил, ещё гуще краснея: – Ну, как-нибудь…
Придумать сходу, чем же сбежавший из дома мальчишка может отблагодарить кого-то из этих, Данек не смог.
– Ладно, Данек, – ласково усмехнулась женщина. – Если хочешь поесть, поднимайся.
Есть хотелось очень даже, что, впрочем, было неудивительно – у него уже, считай, два дня и крошки во рту не было. Э-э-э, ну, или даже больше. Те несколько дней, о которых говорила женщина, как-то начисто выпали из его памяти, не оставив даже смутных воспоминаний, как было, например, когда он болел прошлой зимой.
Припомнив некоторые из сказок, рассказанных матерью, Данек в запоздалом ужасе ощупал своё лицо, но ничего особенного не обнаружил. Нос – его, нормальный, уши – тоже.
Вот только как же он выйдет к столу, если на нём одна длинная рубаха? Из возраста голоштанника Данек вышел уже давненько.
– Э-э-э… – протянул он, не зная, как обратиться к женщине.
– Ханна, – улыбнулась она, оборачиваясь у двери. – Меня зовут Ханна. Что тебя смущает, Данек? Чем мы питаемся? Поверь, ты – не главное блюдо в нашем меню.
– По крайней мере, пока ты такой тощий, – пытаясь выдержать серьёзный тон, добавила девчонка, появляясь в дверях. – Я дам ему эту одежду. Ты не против?
Данек замер, пытаясь понять, что могло вызвать такую многозначительную паузу. Мать и дочь – а их схожесть не оставляла сомнений в степени их родства – вроде бы спокойно смотрели друг на друга, но Данек чувствовал, что происходит нечто большее.
Ханна уступила с чуть заметным вздохом, и ведьмочка – кажется, её звали Хельгой – прошла мимо неё в комнату, положила одежду на кровать и молча вышла, не удостоив Данека взглядом.
Мальчик некоторое время колебался, несмотря на настойчивые намёки желудка, что к трапезе желательно приступить поскорее, даже если его собираются кормить варёными жабами или змеями.
Одежда была не новая, чем-то похожая на городскую, но всё же неуловимо другая. А ещё – она подходила Данеку так, словно всё это именно на него шили. В этом он убедился, поймав своё отражение в большом зеркале возле двери. Данек даже остановился и некоторое время разглядывал себя, пытаясь утихомирить шуршащей змейкой вползающее в душу ощущение «не к добру».
За последние годы Данек отвык от одежды по размеру – это было им не по карману. Его собственные рубаха и штаны больше напоминали мешок – и видом, и качеством ткани. А в этом одеянии Данек сам себя не узнавал. Казалось, он стал выше, и в нём появилось что-то такое же неуловимо нездешнее, как и у хозяев дома, несмотря на самые обычные выгоревшие волосы и усыпанный веснушками нос.
Невпопад вспомнились слухи о том, что ведьмы приносят мальчишек его возраста в жертву ради своего могущества. Интересно, от кого осталась эта одежда? От предыдущего постояльца, которого откормили, а потом…
Вспомнив, как искрились сдерживаемым смехом лучистые глаза ведьмочки, Данек решительно тряхнул головой, прогоняя трусливые и глупые мысли, и вышел-таки к столу. Его ждали, но без того преувеличенного почтения, с которым мать обычно дожидалась, пока не сядет за стол отец. Ведьмы просто выказывали уважение к гостю.
Еда, в общем-то, была самой обычной, но оголодавшему Данеку она показалась невероятно вкусной.
– Большое спасибо, – вежливо поблагодарил он, насытившись.
– Я могу проводить тебя до твоей деревни, – неожиданно предложила девочка.
– Хельга, – с упреком покачала головой Ханна.
– Что? – с вызовом переспросила та. – Он же только и мечтает о том, чтобы вернуться, тут его всё пугает! И, потом… Маленький он ещё…
Данека бросило в жар от последних слов, так что он даже не обратил внимания на странную интонацию в голосе девочки. Как будто она сама себя уговаривает…
– Сколько тебе лет, Данек? – мягко спросила Ханна.
– Ч-четырнадцать, – хрипло выдавил он. На самом-то деле, четырнадцать ему должно было исполниться только через несколько месяцев, но какой вред от того, что он немного приврёт? Не пару же лет он себе припишет. – Я не буду бояться, я просто с непривычки… – умоляющим тоном добавил Данек. Мысль о том, чтобы остаться в этой деревушке, с каждой минутой становилась всё соблазнительней, несмотря на то, что Данек ничего толком про здешнюю жизнь не знал.
– Ну что ты, никто тебя не гонит, – поднявшись из-за стола, Ханна погладила его по голове. – Оставайся, сколько захочешь.
Данек вопросительно взглянул на Хельгу, но та лишь повела плечом, словно и не возражала ничего.
– Спасибо, – искренне сказал Данек.
Мимолётное чувство вины перед матерью, которая, вероятно, думает, что он сгинул в лесу, быстро прошло. В конце концов, она не вступилась за него перед старостой, и не пошла с ведьмой, предлагавшей отвести к больному сыну – значит, не очень-то он ей и нужен, так?
***
Поздней ночью Данек проснулся от жажды. Осторожно пройдя на кухню мимо ряда закрытых дверей – множество комнат было ему в диковинку, как и зеркало, в их деревне дома обычно имели одну лишь огромную горницу и холодные сени – Данек похлебал воды из ковшика, случайно глянул в окно, да так и ахнул. Кроны деревьев действительно пылали колдовским огнём, казалось, отражающим и усиливающим призрачный свет плывущей по небу идеально круглой луны. На какой-то миг Данеку показалось, что привычное изображение на лунном диске сложилось в фигурку ведьмы в остроконечной шляпе и верхом на метле, но стоило моргнуть – видение исчезло.
Звонкий многоголосый смех привлёк внимание Данека. Пришлось прижаться носом к стеклу, чтобы разглядеть кучку девчонок, которые… Данек снова моргнул, потом зажмурился и потряс головой, но на этот раз видение и не подумало исчезнуть. Ведьмочки развлекались. В их деревне парни иногда устраивали такие же бега для своих собак, а здесь вместо собак ведьмочки приспособили огромных чёрных воронов.
Вновь вспомнив слухи про участь мужского населения деревушки, Данек завертел головой, пытаясь высмотреть хоть одну мужскую фигуру в развлекающейся толпе, но так никого и не увидел. «Может, это специальный праздник для девчонок», – мысленно успокаивал он себя, снова забираясь в постель в отведённой ему комнате.
***
На следующий день Данек чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы быть представленным старосте. Проводить его выпало, разумеется, Хельге, и Данек насторожился, ожидая нового всплеска недовольства, но его не последовало. Ведьмочка посматривала вполне дружелюбно, словно вчера и не предлагала ему выметаться подобру-поздорову.
Идя вслед за Хельгой, Данек во все глаза смотрел по сторонам, каждую секунду ожидая увидеть что-то необычное, но деревушка казалась самой заурядной, разве что дома не стояли в ряд, образуя главную улицу, а были разбросаны как попало и соединялись множеством дорожек и тропинок разной ширины и утоптанности.
Старостой, как и следовало ожидать, оказался тот самый ведьмак, которого Данек видел на ярмарке. Справившись с нервным ознобом, Данек покосился на Хельгу, гадая, не родственники ли они. Лечат, во всяком случае, одинаково.
– Это Данек. Ему уже четырнадцать. Он у нас будет жить, – коротко проинформировала старосту Хельга. – Это Владислав, староста. Хочешь остаться – будешь его слушаться, – добавила она, обращаясь к Данеку.
Тот слегка приуныл. А если и здесь приставят… ворон пасти?
– Рад познакомиться, Данек, – неожиданно звучным для худощавого тела басом сказал Владислав. – Чему бы ты хотел научиться?
Данек, ожидавший приказа по поводу работы, вопросительно уставился на Хельгу.
– Что, ты уже всё знаешь и учиться дальше не хочешь? – озадаченно переспросила та.
– Кажется, Хельга, твой друг потерял дар речи, – прогудел староста некоторое время спустя, с улыбкой глядя на открывающего и закрывающего рот мальчишку.
Данек, действительно, не мог и слова вымолвить от потрясения. Ещё когда отец был жив, мать иногда, укладывая сына спать, словно одну из самых сладких сказок рассказывала, мечтая вслух, как Данек вырастет и поедет учиться в столицу. Но после смерти отца и двух старших братьев от лихорадки в тот страшный год, да после того, как окончательно обнищавшая семья перебралась на выселки, об учёбе уже никто и не заикался.
– Я ничего не знаю, – честно признался Данек. – Но очень хочу научиться.
– Ну тогда приходи завтра утром, – велел староста. – Пока походит на занятия с младшими, освоит грамоту, а дальше решим, – добавил он, обращаясь к Хельге.
***
– Это ничего, что ты с малышами будешь учиться, – пыталась успокоить его Хельга на обратном пути. – Это недолго, как только грамоту освоишь, тебя кто-нибудь будет отдельно учить.
– Отдельно? – заинтересовался Данек.
– Ну, меня вот Владислав учит, как лечить людей и животных, – улыбнулась Хельга. – Адрия, – указала она на высокую светловолосую девушку, идущую навстречу, – учится, как обращаться с растениями. Роман, – кивок на сопровождающего Адрию чернявого мальчишку, – любит работать с металлом и изучает его свойства. Кому что нравится. Это Данек, – прервав пояснения, представила она своего спутника. – Он будет у нас жить.
Роман кривовато усмехнулся, окинув Данека взглядом, а в глазах Адрии появилось что-то вроде жалости, которая, как ни странно, была адресована Хельге.
– Ему уже четырнадцать, – в голосе Хельги смешались тайное торжество и даже некоторый вызов.
Данек напрягся, уловив, как разом изменилось отношение встреченной парочки. Теперь во взгляде Романа сквозило уважение и легкая зависть, а вот Адрия, похоже, чувствовала себя оскорбленной. Хельга стояла, гордо расправив плечи. Над головами ведьм начинал сгущаться воздух, заметались ветви деревьев, шелестя в порывах налетающего ветра.
– Идём, – Данек схватил Хельгу за руку и, не оставив времени на раздумья, потянул за собой.
Они неслись напролом через лес, пока не выбежали к ручью.
– Вот, – широким приглашающим жестом указывая на ручей и лес, сказал запыхавшийся Данек. – Отрывайся, сколько душе угодно.
– Ты почувствовал? – удивленно спросила Хельга.
– Да уж сложно было не почувствовать, – фыркнул Данек. – А попасть под заряд твоего «просто плохого настроения», – передразнил он её извиняющийся тон, – я никому не пожелаю.
– А откуда ты узнал, что это моё любимое место? – с интересом спросила Хельга, не реагируя на подначку. Снова села на берегу, свернувшись клубочком, так что только глаза видны над обтянутыми подолом платья коленками.
– Да я не знал, – пожал плечами Данек. – Ноги сами вынесли.
– Знаешь, я так думаю, в твоём роду были ведьмы, – задумчиво проговорила Хельга. – Не так уж давно, поколении в третьем-четвёртом.
– Это прабабка, что ли? – переспросил Данек, усаживаясь рядом.
– Или прапрабабка, – кивнула Хельга. – Это даже вероятнее, подобные вещи часто через поколение передаются.
– Да брось, я ничего не умею… этакого.
– Меня ты успокоил мастерски, – улыбнулась Хельга.
Данек только сейчас обратил внимание, что вокруг всё спокойно, ничего так и не произошло.
– Тогда, может, объяснишь, в чём тут дело?
– Не-а, – подумав, покачала головой Хельга. – Если ты и вправду у нас задержишься – сам всё поймёшь со временем. А если нет… Меньше знаешь – крепче спишь.
По поводу «крепче спишь» ведьмочка ошиблась. Данек полночи провертелся с боку на бок, вспоминая дважды повторенное «ему уже четырнадцать». Как будто в этой цифре было что-то…
***
Наблюдения за жизнью волшебной деревушки и за её обитателями постоянно заставляли Данека испытывать два противоречивых ощущения: «они совсем как мы» и «у них всё не как у людей». Для начала выяснилось, что среди жителей деревушки практически нет колдунов, только ведьмы. Мальчики были ещё слишком малы, чтобы можно было понять, обладают ли они способностью к колдовству, а среди взрослых мужчин колдовать мог лишь Владислав. Ещё одной загадкой, заставившей Данека задуматься, был разрыв в возрасте, вероятно, и породивший те самые слухи о судьбе мужского населения деревни. Старшим из мальчиков был Роман. Точнее, с появлением Данека старшим из мальчиков стал считаться он, но на самом-то деле Роман был его ровесником, или даже мог оказаться старше, пусть и всего на день-другой. А самым младшим из мужчин был двадцатипятилетний Димитрий, и Данек вскоре понял, что никто из взрослых мужчин не был местным уроженцем, все они были из разных мест и осели в деревушке, только когда женились на одной из здешних ведьм.
Предположения Данека о такой же страшной эпидемии, как та, что забрала его отца и старших братьев, были отвергнуты и высмеяны Хельгой, объяснившей, что и жителям города не пришлось бы заплатить смерти такую страшную дань, если бы они согласились принять предложенное им лекарство. Но вместо этого дочь Владислава, Валерию, принёсшую исцеление, горожане объявили виновницей эпидемии и сожгли на костре.
За несколько месяцев разных мелких и крупных странностей набралось много, начиная от диковинных имён, обычая давать детям имя, начинающееся на ту же букву, что и имя одного из родителей, и заканчивая слезами молодой матери и нескрываемым горем её мужа при известии о родившемся у них первенце. Кроме того, никто из местных детей не работал, даже на простейших работах, они учились и, к удивлению Данека, активно заигрывали меж собой. В его родной деревне такое поведение было характерно для взрослых парней и девиц на выданье, но никак не для десятилеток. На четырнадцатилетнего – как считалось – Данека вообще заглядывались чуть ли не все девчонки и девушки от десяти до шестнадцати лет.
Данек с выбором подруги не торопился. Во-первых, его увлекла учёба. За месяц освоив чтение и письмо, Данек выбрал своим учителем богатыря Арусса – местного древодела, отца Адрии и Алисы. Особенно Данеку нравилось, что Арусс учил его работать не только руками, но и головой, рассчитывая, будут ли задуманная табуретка или шкафчик устойчивыми, да уместно ли будет смотреться мудрёный резной узор.
Во-вторых, если в его жилах действительно текла хоть частица колдовской крови, ему светило прожить лет сто пятьдесят, а то и все двести. О том, что Владиславу около четырёхсот лет, Данек узнал ещё в первую неделю жизни в деревне. Позже Арусс объяснил ему, что мужчины-колдуны могут прожить около тысячи лет, ведь они не отдают львиную долю силы своим новорожденным детям, в отличие от ведьм. Короче, торопиться было особо некуда.
А в-третьих… В-третьих, у него была Хельга. Пока что Данек не мог назвать её подругой во взрослом смысле этого слова, но эта ведьмочка явно занимала особое место в его сердце. Основу, вероятно, заложила благодарность за исцеление во время их первой встречи и последующее спасение. Честно сказать, при мысли о том, что именно Хельга нашла его голым, кровь кидалась Данеку не только в лицо. А кроме того, то ли действительно Данек унаследовал какие-то мелкие способности от далёкой родственницы-ведьмы, то ли просто они с Хельгой так удачно подходили друг другу, но им всегда находилось, о чём поговорить, и никто лучше Данека не чувствовал, когда Хельга готова сорваться, и не умел её укрощать.
Однажды кто-то из девочек неудачно и зло пошутил в припадке зависти: мол, Хельга чем-то опоила Данека, пока тот выздоравливал от лихорадки. По реакции других присутствующих ведьм Данек понял, что это считается страшным оскорблением, и еле успел схватить в охапку разгневанную Хельгу, чтобы оттащить на их любимое место к ручью, подальше от обидчицы. В тот раз досталось не только воде, но и окружающим ручей деревьям, так что Данек даже заволновался, не попадёт ли он сам под раздачу.
– Ты ведь мне веришь? – спросила Хельга, успокоившись. – Я никак на тебя не воздействовала, клянусь!
Данек хотел было отшутиться, что никакого воздействия и быть не могло, поскольку он к ней совершенно равнодушен, но что-то его остановило.
– Мне было бы легче тебе верить, если бы у тебя не было от меня секретов, – тем не менее, решил воспользоваться ситуацией он.
Хельга сразу замкнулась и отвела взгляд.
– Это не мой секрет, – тихо сказала она.
Пришлось Данеку удовольствоваться этим. Вообще, это не было совсем уж пустым любопытством. Данек кожей чувствовал, что этот секрет, о котором порой украдкой шушукались ведьмочки, как-то связан с главным секретом деревни, который ему пока так и не удавалось раскрыть, с таинственной цифрой четырнадцать.
Данек как-то даже не удивился, когда по висящему в воздухе напряжению понял – час пробил, – именно в тот день, когда Роман пришёл на привычное место посиделок местного молодняка в особенно задумчивом и, кажется, даже подавленном настроении.
– Давайте прощаться, – сказал он.
– Ты куда-то уезжаешь? – настороженно спросил Данек.
– Ещё не знаю, – с отсутствующим видом повёл плечом Роман.
– Зачем тогда прощаться?
– На всякий случай.
От его улыбки, такой отрешённой и горькой, Данеку стало не по себе. Потом Роман, пожав всем руки, обнял Адрию и ушёл с ней, сопровождаемый гробовой тишиной и понимающими взглядами, в воздухе начало сгущаться то самое «сегодня», и Данек испытал приступ самой настоящей паники. На следующий день Роману должно было исполниться четырнадцать, и Данек готов был поклясться, что всё это как-то связано. Да ещё и Хельга… Хельга участвовала в этом и не хотела ничего рассказывать.
Мысль о том, чтобы привлечь кого-то из взрослых, мелькнула и сразу пропала. Не простят. А идея стать изгоем Данека вовсе не привлекала. До позднего вечера он не спускал глаз с Хельги, но та вела себя так, словно ничего и не происходит, хотя временами застывала на месте с обращённым внутрь себя взглядом. Один раз это заметила Ханна, но она лишь обняла дочку, поцеловала в макушку и велела идти спать.
Это только усилило тревогу Данека. Выходит, взрослые прекрасно осведомлены о том, что происходит и готовится произойти, но даже не пытаются ничего сделать. Почему?
***
Выход Хельги из дома Данек чуть не проспал. Очень уж тихо она собралась. Когда непонятная сила подбросила его на кровати, он успел увидеть в окно мелькнувший и скрывшийся в лесу силуэт.
То ли ночь выдалась особенно тёмной, то ли он отвык ходить по лесу в темноте, но, казалось, каждая коряга так и норовит подвернуться под ноги. Данек несколько раз упал, окончательно заблудился и потерял Хельгу из виду. Пришлось остановиться, усилием воли усмирить водоворот эмоций, закрыв глаза и подняв лицо к небу.
Внезапно всё изменилось, что-то снизошло, окутав его звёздным сиянием, в первый миг показавшимся нестерпимо холодным. Данек открыл глаза, оглядел с неожиданной ясностью проступивший вокруг лес и уверенно двинулся вперёд, словно на зов.
Впрочем, зов действительно был. Через некоторое время Данек заметил впереди какие-то отблески, словно от костра. Только вот костёр в этом случае должен был быть просто огромным, чтобы отблески метались по земле и доставали до макушек вековых деревьев. Как завороженный, Данек пошёл на свет.
Их было десять. Десять ведьмочек разного возраста, спокойно стоящих босыми ногами на пересечении линий начертанных волшебным огнём пентаграмм. Десять девчонок с распущенными волосами, в развевающейся среди полного безветрия одежде, слаженно повторяющих свой призыв. Огонь лизал их ноги, хватал за полы одежды, отражался в глазах, делая лица ведьмочек неотличимыми друг от друга.
А за их спинами, в самой середине двойного узора пентаграмм, лежала, образуя собственным телом заключительную пентаграмму, полностью обнажённая Адрия. В её глазах при виде появившегося из-за деревьев Данека на миг вспыхнул страх, но голос не сорвался, вместе с остальными продолжая творить магию древнего ритуала.
Знание о том, что это именно древний ритуал, что пути назад не будет, едва он ступит в контур внешней пентаграммы, о том, что именно он сейчас должен сделать с этим невинным и совершенным телом, появилось в голове Данека само собой, вместе с властным, неприятным голосом, велящим ему не мешкать, идти вперёд и…
– С ума сошёл?! – громко возмутился Данек, дёргаясь изо всех сил в сторону, словно овладевшее им безумие было вполне реальным противником, из захвата которого можно просто вывернуться.
Как ни странно, это сработало: он упал, и наваждение исчезло. Данек зажал руками пах, сам себе отказываясь признаваться, как на него подействовали мерзкие картины того, что он должен был сотворить с Адрией.
Волшебный огонь угас, ведьмочки опустили руки, снова обретая индивидуальность. Рыдала, свернувшись комком, Адрия. Одна из девочек накрыла её, видимо, специально для этого припасённым одеялом, другая обняла за плечи, третья гладила по голове. Остальные просто стояли вокруг. Никто не глядел на Данека, никто, кроме Хельги, так и не двинувшейся со своего места.
– Я не… – пробормотал Данек.
– Ты не виноват, – чуть слышно сказала Хельга.
– Конечно, – неожиданно зло отозвалась Алиса. Это она обнимала старшую сестру. – Это ты виновата. Из-за тебя он…
На неё зашикали, Алиса прикусила губу, отворачиваясь и пытаясь удержать слёзы.
– Прекратите, – сказала Светлана, ровесница Адрии. – Хельге очень повезло. Его чувства так сильны, что он сбросил заклятие. А нам, – она помогла Адрии подняться, – не повезло. Зато теперь мы знаем, чего недоставало в прошлые разы. И сможем попытаться снова.
– У нас нет на это времени, – ровным, неживым голосом проговорила Адрия.
– Да, – согласилась Светлана. – Зато оно есть у неё.
Взгляды ведьмочек скрестились на двенадцатилетней Диане, всем своим видом выражающей готовность попробовать хоть сейчас.
***
Данек плохо запомнил, как они добрались до дома. Хельга всю дорогу шла рядом, поддерживая его, когда он запинался об очередную корягу. Едва добравшись до кровати, Данек провалился в тяжёлый, тревожный сон.
А на рассвете его вновь подняло помимо его воли. Со зрением происходило что-то странное: нежнейшие розовые отблески света от восходящего солнца превращались в траурные пурпурно-чёрные языки огня, объявшего деревню. Душу наполняло чувство колоссальной потери, безнадёжного бессилия и одновременно – какого-то стороннего злобного торжества.
Спотыкаясь, Данек брёл по тропинке, краем глаза заметив ещё несколько фигур, движущихся в том же направлении.
Казалось, на опушке леса собралась вся деревня. Люди выглядели поникшими, сгорбившимися, а некоторые – просто почерневшими от какого-то внезапного горя. Особенно выделялись мертвенно-бледные лица Казимежа и Рады и заплаканное лицо Адрии.
Данек завертел головой, пытаясь найти Романа, которого почему-то не было рядом с родителями и подругой.
– Он там, – ровным, невыразительным голосом сказала Хельга, останавливаясь рядом и указывая вдаль.
Далеко в поле, полускрытая высокими метёлками золотящейся под лучами рассветного солнца травы, ещё виднелась фигура подростка. Роман уходил.
– Куда он? – хрипло спросил Данек.
Хельга молчала, остальные тоже, лишь всхлипнула Адрия, теснее прижимаясь к играющему желваками отцу. Все провожали мальчика взглядами, но не трогались с места, словно по опушке была проведена невидимая черта, из-за которой не возвращаются.
Данек сжимал кулаки, мысленно обещая себе, что сегодня же вытрясет из Хельги всю правду о том, что здесь происходит, чего бы это ни стоило. Но сейчас прервать траурное молчание казалось немыслимым, это было бы оскорблением для людей, прощающихся с сыном, другом, любимым…
Когда Роман скрылся из виду, люди начали расходиться. Арусс с Алисой увели Адрию. Судя по виду девушки, она находилась на грани помешательства. Ушли родители Романа. Казимеж бережно поддерживал разом постаревшую Раду, хотя его собственная походка была недостаточно тверда. Данек и Хельга тоже собирались уходить, когда Данек заметил неподвижно стоящую женщину, чем-то неуловимо отличающуюся от прочих, к тому же не виденную им ранее в деревне.
Молодая, невероятно красивая, с лёгкой нежной улыбкой на лице и отчаянной тоской в глазах, устремившая взгляд вдаль, вслед ушедшему.
Неживая. В ней не было серости камня или глянцевитости металла. Просто все краски чуть приглушённые, и рука ощущает не тепло человеческого тела, а плотный прохладный материал статуи.
Данек оглянулся на Хельгу, ожидая пояснений, но та отвела глаза, дёрнула плечом, будто споря сама с собой, развернулась и пошла к дому.
***
– Вернулись? – Ханна выглядела усталой.
Поставила на стол крынку молока, плетёнку со свежими яйцами, нарезала ломтями краюху хлеба. Села, тяжело опираясь локтями на стол, и застыла, глядя куда-то в угол.
– Как его звали? – неожиданно спросил Данек. – Это был ваш сын? – он подёргал за ворот свою вышитую рубаху.
– Ярек, – ответила вместо матери Хельга. – Моего брата звали Ярек. Он ушёл три года назад. А ещё были Хрисанф и Янис.
– Расскажи ему, милая, – поднявшись и быстро поцеловав дочь в макушку, попросила Ханна.
Хельга проводила её сочувственным взглядом.
– С самого начала, – потребовал Данек.
– Да пожалуйста, – пожала плечами Хельга. – Давным-давно жила в этой деревне девушка по имени Сильвия. Красивая, сильная ведьма. И был у неё жених, Марек. Но вот однажды в деревне появился чужестранец. Он был сильный колдун, но очень неприятный человек. Чужестранец захотел, чтобы Сильвия стала его женой, но она рассмеялась и отказала ему. Чужестранец испробовал и посулы, и угрозы, но Сильвия была непреклонна. Она сказала, что он будет последним мужчиной, на кого она обратит внимание.
И тогда чужестранец проклял деревню. Он уехал, а на следующее утро все мужчины, парни и даже мальчики четырнадцати-пятнадцати лет проснулись ещё до рассвета, собрались – и ушли, куда глаза глядят. Не попрощавшись, не объяснившись. Многие ведьмы кинулись следом, но через некоторое время – кто через день, а кто через год – они вернулись ни с чем. Их мужья, сыновья и братья как в воду канули. Хуже того, подрастали другие дети, и едва мальчику исполнялось четырнадцать, как он уходил. Точно так же, просто вставал до света и уходил, ни с кем не прощаясь и не оборачиваясь.
Ещё через год в деревню вновь наведался тот чужестранец. И сказал, что снимет проклятие, если Сильвия отдастся ему. Она согласилась, но сама приготовила и подмешала ему в еду зелье, от которого чужестранец уснул, даже не успев к ней прикоснуться, и проспал всю ночь. Утром Сильвия потребовала от него исполнения обещания, утверждая, что он получил своё. Он был раздосадован, но сдержал слово и снял проклятие. Сильвия надеялась, что он уедет и забудет о ней, и никогда не узнает о её хитрости. Но через три года чужестранец захотел увидеть своего ребёнка, тайком вернулся в деревню и обнаружил обман…
– Как? – не выдержав, перебил Данек.
– Ну… – Хельга слегка смутилась, потом вскинула подбородок и решительно объяснила: – Этим ведьма отличается от простой женщины. Ну, помимо прочего. Первый мужчина становится отцом её ребенка. Так мы устроены.
Данек судорожно сглотнул. Выходит, если бы он не преодолел наваждение, там, в лесу, то Адрия… Ну ничего себе!
– Так вот, чужестранец обнаружил обман, – продолжила Хельга. – Тогда он явился к Сильвии, взял её силой, а наутро объявил, что проклятие будет действовать до тех пор, пока одна из молодых невинных ведьм этой деревни не отдастся ему по доброй воле. С тех пор прошло много лет, но наши мальчики, вырастая, уходят, и мы вынуждены искать мужей в окрестных деревнях, настраивая тем самым против себя местных девушек. Но это неправда, что мы уводим парней обманом! Мы просто… лучше, – Хельга снова смутилась.
– А что стало с Сильвией? – поинтересовался Данек.
– Ты её видел, – печально ответила Хельга. – Та женщина на опушке. Когда её Салаху исполнилось четырнадцать, он тоже ушёл. Но Сильвия не зря считалась одной из сильнейших ведьм. За эти годы она придумала заклинание, которое должно было вернуть всех ушедших. Его следовало произнести, глядя в глаза уходящему, проникнув в его разум, в его сердце. Она окликнула сына, и Салах, зная, что задумала мать, обернулся…
Данек сидел, опустив голову. Вот почему никто не пытался окликнуть Романа, остановить его. Никому не хотелось стать каменной статуей на опушке. И – его пробрал нервный озноб – теперь он понял, что пытались сделать ведьмочки в лесу. Они пытались снять проклятие, прежде чем оно сработает и разлучит Адрию с Романом.
– То есть… – севшим голосом сказал Данек, – это я виноват в том, что Роман ушёл.
– Нет, – замотала головой Хельга, горячо отрицая его самообвинение. – Нет! Многие пробовали провести ритуал, но это никогда не срабатывало. Наш призыв оставался без ответа, хотя новые и новые девушки в отчаянии решались на этот шаг. В дневниках Сильвии были только намёки, отдельные разрозненные заметки, которые мы дополнили похожими ритуалами из древних книг. Но никто не знал, что там должен находиться парень, и что всё будет вполне… материально. Это… сложно.
Данека вновь передёрнуло от вспомнившихся картин того, как именно наложивший проклятие представлял себе этот процесс. И теперь это собирается повторить Диана, когда подрастёт? Ну, нет. С этим надо что-то делать…
***
В тот день занятий не было, Арусс был слишком озабочен состоянием дочери, и Данек весь день провалялся на кровати с книгой, открытой, впрочем, лишь для вида. Все странности, подмеченные им, нашли своё объяснение. Естественно, родители были в горе, узнав о рождении сына – ведь это означало, что их счастью отмерен точный срок. Зависть других девочек по отношению к Хельге тоже была естественна – ведь все считали, что ему уже четырнадцать, и…
Данек сел на кровати, потом вскочил и заметался по комнате. Чёрт, чёрт, чёрт! Но ему же нет четырнадцати! Ещё нет, но завтра – будет. Но он ведь не здесь родился, а все эти мужчины, родившиеся не здесь, продолжают прекрасно жить со своими жёнами и детьми и никуда не уходят! Значит, и его тоже не должно коснуться проклятие?
С этими мыслями Данек провёл дурную ночь, то проваливаясь в тяжёлую дрёму, то порываясь пойти к Хельге, признаться ей во всём и… попрощаться. На всякий случай.
А потом, ещё потемну, его разбудило ощущение разлившегося по коже холодка, совсем как тогда, в лесу, и тот же властный, неприятный голос ультимативным тоном объявил:
– Пора, малыш! Поднимайся и выметайся. И не вздумай оглядываться, последствия сам знаешь.
– Я никуда не пойду! – попытался упереться Данек. – Я вообще нездешний!
Но в этот раз так просто избавиться от наваждения не получалось.
– Хорошо, – лениво и безразлично произнёс голос в его голове. – С первым солнечным лучом, который тебя здесь застанет, ты загоришься. От тебя займётся дом. Затем соседний. Люди тоже сгорят. Я предупредил.
Данек всхлипнул и метнулся за одеждой. Кажется, он никогда ещё так быстро не бегал, как в этот раз, торопясь опередить рассвет. Вылетев за опушку леса, Данек остановился, пытаясь перевести дух.
– Кто ты, мальчик? – неожиданно спросили его из-за спины.
Данек вздрогнул, начал оборачиваться, но тут же вспомнил, к чему это приведёт, и поспешно отвернулся снова, зажмурившись для верности.
– Ты можешь на меня посмотреть, – даже по голосу было понятно, что женщина улыбается.
– Сильвия? – ошеломлённо пробормотал Данек, обернувшись.
Женщина кивнула.
– Вы сможете передать Хельге… – с внезапно проснувшейся надеждой начал Данек, но Сильвия покачала головой, и он сник.
– Я могу только сказать тебе, что Горгеуса можно победить. Я не знаю, как. Но точно знаю, что это возможно. И однажды кто-нибудь это сделает. И сможет вернуться домой.
– Горгеус – это тот самый чужестранец? Он ещё жив? Но как я его найду?!
Сильвия стояла и смотрела вдаль с той самой лёгкой улыбкой, которую он уже видел. Данек притронулся к её руке. Статуя. Может, её слова ему просто почудились?
Со стороны деревни раздались голоса. Данек вздрогнул, развернулся и торопливо зашагал прочь. Он отошёл уже достаточно далеко, когда ветер донёс до него негромко сказанные слова:
– Ему не было четырнадцати.
Данек не мог обернуться, но этого и не требовалось. Он узнавал говоривших по голосу.
Ханна. Как жаль. Прости…
– Мне очень жаль, Ханна.
Арусс. Учитель. Прости…
– Я не сержусь на него, – горький всхлип. И, совсем тихо: – Кажется, я его люблю, мама…
Данек запнулся и остановился. Кто-то из провожающих охнул. Данек стиснул зубы и снова сделал шаг вперед.
Говоришь, Сильвия, Горгеуса можно победить? Очень хорошо.
Значит, Данек его найдёт и победит. А потом вернётся сюда.
К Хельге. К Ханне. К Аруссу.
Но главное – к Хельге.
Да, именно так и будет.
Найдёт и победит.
И вернётся.
Найдёт.
Победит.
Вернётся…
Вопрос: А нужно ли продолжение?
| 1. Да, осталось много неясностей, нужно продолжение | 1 | (8.33%) | |
| 2. Вроде все понятно, но и продолжение я бы почитал(а) | 6 | (50%) | |
| 3. Нет, не надо продолжения | 2 | (16.67%) | |
| 4. Пыщ-пыщ или "Здесь был(а) Я" | 3 | (25%) | |
| Всего: | 12 | ||
@темы: ориджиналы, вопрос к залу, творчество, "Свобода слова"
-
-
22.01.2012 в 07:56-
-
23.01.2012 в 19:20-
-
24.01.2012 в 02:47-
-
24.01.2012 в 19:27-
-
25.01.2012 в 01:40-
-
25.01.2012 в 17:55-
-
25.01.2012 в 19:12