Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Вот оставьте человека дома поболеть))) Он же обязательно ручки куда не туда протянет. Вместо тех двух клипов, которые собиралась сделать, получилось что-то вовсе левое. Патамушта я "лечилась" "приемом внутрь" рыжика в неограниченных количествах, ну и вот... Первый клип - по фильмам "Холодные сердца", "Шлюха" и "Золотой берег", причем ...эээ рейтинг, пожалуй, NC-17
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
спойлерыНу че-то как-то... Неплохая серия, но, имхо - для финала слабовато. В прошлой я больше нервничала. А здесь - бегали наши криминалисты как бобики по всему Майами за таинственным убийцей, двух человек не успели спасти, третий вроде выжил, заподозрили одну дамочку, а оказалось, это не она, а тот мужик, которого они считали последней в списке жертвой. В результате, когда его брали - у него выпал конвертик с надписью "Горацио Кейну лично-секретно", а в нем листочек "Они все потеряли сознание" - а в лабе уже все валяются, Эрик вошел и остолбенел, потом побежал искать Келли. Последний момент мне понравился - Эрик сидит на полу в лаборатории баллистики, держит в объятиях Келли и орет "Кто-нибудь, помогите" - а вокруг мертвые с косами стоят только бесчувственные тела лежат - и тишина... Горацио снова было жалко - у него такое лицо сделалось, когда он понял, что следующая "жертва" - целая лаба...
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Название: Гроза Фандом: CSI:Miami, фандом в целом Герои: Горацио/Кристина, Джошуа Рейтинг: G Тип: гет Тема: Погода. Гроза Объем: 2196 слов Примечания: Майами, октябрь 2010 года. От автора: варнинг: флафф, бессмысленный и беспощадный!
читать дальшеВ комнате стемнело так резко, что Джошуа оторвался от игры, посмотрел на окно, на отца и уточнил: - Спать? Горацио улыбнулся на последовавший за этим широкий зевок сына и покачал головой: - Нет, еще не ночь. Просто тучка набежала. Наверное, будет дождь. - Плюх-плюх-плюх! – тут же отреагировал малыш, оставил свою игрушку и поспешил к окну, смотреть на дождь. Горацио одним движением развернулся, перемещаясь следом, даже не поднимаясь с мягкого ковра детской. Ходил Джошуа уже вполне уверенно, подоконник был достаточно высоко, удариться тут было не обо что. И тем не менее, Горацио чувствовал себя спокойнее, когда мог дотянуться до ребенка рукой. - Нету плюх-плюх, - развел руками Джошуа, посмотрев в окно. Снова зевнул. Горацио взглянул на часы, потом на затянутое тучами небо. Для сна было рановато, но ведь Кристина утром, прилепив цветным магнитиком к холодильнику длинную памятку, специально уточнила: «Милый, я понимаю, что для тебя режим – это святое, но… - она улыбнулась, приподнимаясь на цыпочки и целуя мужа в щеку. – Джошу год и восемь. Не будь занудой, ладно?» - Тогда пойдем пить кефир, купаться и спать? – предложил он сыну. Честно сказать, Горацио и самому хотелось уже спать, но признаться в этом мешала гордость – не хотелось оправдывать сомнения жены, она ведь предупреждала его, что он вымотается за день с маленьким ребенком, но Горацио не поверил. Кристина не выматывается, миссис Гаррот – тоже, а он, видите ли, вымотается! Поэтому вчера, когда Кристина стала договариваться с няней, Горацио решительно заявил: у него выходной и он хочет провести этот день с сыном, никакие няньки им не нужны. Удивление жены и ее мягкие возражения о том, что в свой выходной Горацио мог бы отдохнуть, неприятно его задели, прозвучали сомнением в его компетентности как отца. Видимо, Кристина как-то уловила это, поскольку больше возражать не стала, составила подробную памятку да удостоверилась, что Горацио знает, где лежит одежда сына, и отличает баночку с фруктовым пюре от баночки с овощным. Телефон няни тоже был крупно записан на карточке, прикрепленной на видном месте, а телефон Кристины - целый день выключен, программа конференции была слишком насыщенной, а ее «гвоздем» был как раз доклад доктора Кристины Кейн. День прошел без каких-либо сюрпризов, Джошуа был в таком восторге от того, что они с папой будут целый день вместе вдвоем, что даже не слишком огорчился отсутствием мамы, хотя и вспоминал о ней несколько раз, за едой и особенно перед сном, оба раза пытаясь добиться от отца обещания, что мамочка уже будет дома, когда он проснется. После завтрака они ходили на пляж – Горацио поразился, что сын абсолютно не боится воды и даже вполне успешно задерживает дыхание на несколько секунд, чтобы сунуть в воду голову, оглядеться и вынырнуть, оглашая все вокруг радостными воплями и визгом. Бултыхать руками и ногами у Джошуа тоже выходило здорово, вплоть до впечатления, что если бы у Горацио хватило смелости хоть на полсекунды выпустить сына из рук, тот бы прекрасно поплыл сам. Но это было выше его сил, так что проверить впечатление не получилось. На берегу Джошуа вдоволь наигрался в песок, набегался и с мячом, и просто так, а в результате, чтобы дома отмыть себя и сына от песка, Горацио пришлось вылить океан воды, как он в шутку ворчал потом. С обедом они уже выбились из режима, потому что уставший малыш проспал дольше обычного, а Горацио не стал его будить. Спал Джошуа всегда много, Кристина обычно лишь пожимала плечами и говорила, что ребенок добирает те полтора месяца сразу после рождения, когда он почти не мог спать – и Горацио успокаивался: она же в конце концов врач, ей виднее. После обеда они отправились в парк. Качели с каруселями, там же в парке съеденный полдник и короткий, но сладкий сон на расстеленном прямо на траве одеяле, снова игры… Нет, это все было здорово, никто не спорит, но, скормив Джошуа ужин, Горацио улегся на ковре в детской, наблюдая за играющим сыном, и подумал, что слово «вымотался» подходит для описания его состояния как нельзя лучше. Правда, он ни капли не жалел. Это была какая-то светлая усталость, совершенно несравнимая с той глухой, тоскливой усталостью, которую он ощущал порой после тяжелых смен. Когда в окно ударили первые капли дождя, Джошуа уже спал. Горацио посидел, любуясь на спящего малыша, затем оглядел детскую – но сын старательно «уложил спать» все свои игрушки, и в комнате был полный порядок. Спустившись вниз, Горацио нахмурился, покусывая губу. На Майами шла гроза, вдали над океаном уже сверкали молнии. Он снова взглянул на часы – еще только восемь, а Кристина вряд ли вырвется раньше девяти. Хоть она и сказала, что на завершающую вечеринку либо вообще не пойдет, либо заглянет лишь для проформы, Горацио понимал, что это лишь благие намерения. Кристина была своего рода «визитной карточкой» больницы, а от выделенных средств зависели человеческие жизни. Отчасти причиной его беспокойства было смутное чувство вины за то, что он уговорил жену поехать на машине. Добираться общественным транспортом от дома до больницы было крайне неудобно, а Горацио, умеющий водить машину еще с полицейской академии, не придал значения этому фактору при выборе дома – ведь тогда он выбирал дом лишь для себя. Переезжать только из-за этого они не захотели, но вождение машины, несмотря на все усилия Горацио, до сих пор было для Кристины задачей повышенной сложности. Даже при отсутствии плотного потока, по пустым улицам спального района она, по выражению Горацио, «ездила шагом». Ехать домой усталой, в грозу… «О чем я думал?» - мысленно укорял себя Горацио, глядя на разыгрывающуюся непогоду за окном. Утром все представлялось как-то совсем иначе. Из детского монитора донеслись какие-то звуки, и Горацио повернулся к нему, насторожившись и прислушиваясь. Но малыш, видимо, просто повернулся или зачмокал во сне. К мониторам, расставленным по всему дому, Горацио привык не сразу, но теперь уже не представлял себе, как можно без них обходиться. С тех пор, как малыш научился вставать в кроватке, он спал в своей комнате, а с помощью этих элементарных устройств родители могли слышать, не требуется ли их присутствие, и не беспокоиться понапрасну. В последнее время Джошуа порой и играл один в своей комнате по 20-30 минут кряду, а мониторы позволяли родителям спокойно заниматься своими делами. Шум подъехавшей машины Горацио пропустил – пришлось подняться к малышу. Джошуа пробормотал что-то о кысах и плюх-плюх, заставив его задуматься, может ли ребенок уже помнить сны. Поглазев несколько минут на заведенную отцом игрушку из подвешенных на тонких пружинках рыбок и птиц, плывущих-летящих по кругу под негромкую убаюкивающую мелодию, Джошуа снова уснул, а Горацио, спустившись вниз, обнаружил на пороге жену. - Я взяла такси, - пояснила Кристина, заметив взгляд, брошенный мужем на тумбочку, куда она обычно клала ключи от машины. – Машина осталась на стоянке. Заберу завтра после работы. Как вы тут? - Замечательно, - ответил Горацио, подходя ближе и осторожно обнимая ее. Сегодня утром он, признаться, слегка опешил, увидев жену такой. С жакетом это платье казалось топиком и вполне официальной юбкой, без него – оказывалось обычным вечерним платьем, немного строгим, но вполне элегантным. Но главным было даже не это, и не туфли на каблуке, не прическа и не макияж. Что-то неуловимо изменилось в осанке, выражении глаз – и на Горацио глянула красивая успешная бизнес-леди. - Не смотри так, - жалобно сказала тогда Кристина. – Мне и без того не по себе. - Извини, - ответил Горацио. – Знаешь, а тебе идет… - Может быть, - вздохнула Кристина, - но дольше одного дня я в этом прикиде не выдержу. Ненавижу быть расфуфыренной куклой. Это нефункционально. - Ты справишься, - улыбнулся Горацио, с облегчением убедившись, что, надев положенную регламентом маску, его жена тем не менее осталась сама собой. А вот сейчас она стояла на пороге с отрешенным выражением лица, и Горацио понимал, что Кристина еще не вернулась, что она привычно проигрывает в мыслях все, что было сказано и сделано сегодня, заново осмысливая и просчитывая, не допущено ли ошибки. - Устала? – едва слышно спросил он, прижимаясь губами к ее макушке. Кристина вздохнула, чуть приваливаясь к нему. - Хочешь, отнесу тебя наверх? – предложил Горацио. - Знаешь, пожалуй, хочу… – помедлив, ответила Кристина. Когда Горацио поднял ее на руки, поболтала ногами, чтобы сбросить туфли, и со вздохом облегчения закрыла глаза, утыкаясь лбом в плечо мужа. После душа Кристина немного ожила: смыв косметику и переодевшись в майку и легкие камуфляжные брюки – одежда солдатского образца была ей привычна, да и стиралась легче, что было не последним делом при общении с маленьким ребенком – она босиком прошлепала до комнаты Джошуа и потом обратно. - Массаж? – низким, интригующим тоном предложил Горацио, когда она со стоном наслаждения растянулась рядом на кровати. - Ты просто ангел… - пробормотала Кристина в подушку. - Ангел? – коварно уточнил Горацио, проводя ладонью по ее плечу и шее, убирая локоны и нежно целуя оголившийся участок. - Ну… - блаженствуя, протянула Кристина, поддаваясь его рукам. – Если б ты знал, каких ужасов я сегодня наслушалась от знакомых и незнакомых женщин про их мужей… Просто поразительно, зачем же люди придумали такой ужасный способ укорачивать себе жизнь, как брак… Горацио усмехнулся и притянул жену к себе поближе, словно невзначай залезая рукой под майку и утыкаясь носом ей в плечо. Воспоминание, пришедшее ему на ум, озвучивать, пожалуй, не стоило, поэтому он лишь проворчал чуть слышно, что брак браку рознь. Самому ему не с чем было сравнивать, а вот Кристине… Нет, она никогда не приводила бывших мужей в пример, не сравнивала свою жизнь с ними и свою жизнь с Горацио. Вот только… Особенно это обижало Горацио в первое время их совместной жизни, когда он обнаруживал, что Кристина ждет от него каких-то диких, на его взгляд, реакций, почему-то считая, что так поступают все мужчины в подобных ситуациях. Это потом он научился в таких случаях мягко напоминать, что он – не Питер, да и случаев стало меньше: несколько раз столкнувшись с совершенно не укладывающейся в ее представления реакцией, Кристина наконец присвоила мужу ярлычок «неизведанное», и для них начался долгий этап взаимного изучения. Иногда они посмеивались друг над другом, мол, нормальные люди занимаются этим до свадьбы, а не после, но процесс был так увлекателен, что прекращать его они не собирались. Сейчас же ему вдруг внезапной и, как оказалось, до сих пор не пережитой до конца обидой вспомнилось глубокое убеждение Кристины, что, если им запретили интимную близость до родов, то муж к ней и не прикоснется в это время. «Чтобы не дразнить себя зря», - краснея, пояснила она. Горацио тогда тоже покраснел, но от злости - на того, кто внушил ей подобную уверенность. Хотелось в резких выражениях объяснить раз и навсегда, насколько ее бывший муж был не прав, сколько удовольствия Горацио получает, просто гладя и целуя ее нежное тело, что увеличившийся живот вызывает у него нежность и желание оберегать, а никак не отвращение… Он сдержался. От слов, но не от действий. И за два года внушил жене иную уверенность, куда более прочную: нежность и ласка существуют независимо от желания интимной близости. Даже если на секс не хватает сил или нет возможности – это не повод отказывать себе во всех иных удовольствиях. Вот и сейчас, освободив друг друга от одежды, неторопливо нацеловавшись и наласкавшись, они не стали доводить процесс до логического финала, а лежали, обнявшись, и слушали, как беснуется снаружи ветер, молотя в окна струями дождя, словно плетьми. Они почти заснули, когда по глазам даже сквозь закрытые веки полоснула вспышка молнии и тут же грянул оглушительный раскат грома. Одновременно Горацио послышался какой-то звук из детского монитора и секунду спустя он уже был в детской. Слух его не подвел: Джошуа стоял в своей кроватке, напряженно всматриваясь в окно. Новый раскат – и малыш испустил новый визг. Горацио подошел к нему. - Ууууууу! – поделился Джошуа, размахивая руками. Дальнейший лепет, вероятно, должен был обозначать слово «прятаться», так как после этого малыш присел, снова встал, закрыл лицо руками, и взглянул на отца, видимо, интересуясь успехом представления. - Нет, это не ураган, - улыбнулся Горацио. Полтора месяца назад над Майами действительно прошел слабенький ураган. Ни Горацио, ни Кристина не покидали город, Джошуа был в это время в детском уголке для детей сотрудников при больнице, и у малыша осталась масса впечатлений. – Прятаться не надо. Это только гроза. - Уууууу! – возразил Джошуа, снова повторяя свои жесты. - Грррроза! – нарочито раскатисто повторил Горацио. Джошуа замер, прислушиваясь. Новый удар грома, как по заказу, отозвался, перекатываясь басовитым рычанием в небе. - Нет ууууу? – немного недоверчиво переспросил малыш. - Нет. Гроза, - подтвердил Горацио. – Ложись спать. Джошуа плюхнулся на попу, потом лег, продолжая косить в сторону окна, где одна за другой вспыхивали молнии. Горацио сел рядом, чувствуя, как его клонит в сон. А малыш тем временем завладел его рукой и выпускать ее, судя по всему, не собирался, и засыпать тоже. - Может, мы поместимся втроем? – несколько виновато спросил Горацио, входя в спальню с сыном на руках. Кристина, кажется, уже успела задремать за это время. - Джошуа боится грозы, - решил привести веский аргумент Горацио. - Правда? – подозрительно спросила Кристина. Джошуа замотал головой, будто понял ее вопрос. - Предатель, - шмыгнув носом, в сторону буркнул Горацио. - Идите под одеяло, - пряча улыбку, сказала Кристина. – Если Джошу хочется побыть с нами, ему не обязательно врать, что он чего-то боится, правда? – серьезно спросила она у сына. – И если тебе хочется, чтобы он сегодня спал с нами, тебе тоже не обязательно ничего придумывать, - шепотом добавила Кристина, глядя прямо в глаза уже улегшемуся Горацио. – Иногда ты такой зануда, милый. Зачем все возводить в ранг правил? Даже если это правильно? Горацио ничего не ответил, если не считать ответом долгий поцелуй через голову сына. Впрочем, Джошуа отнесся к этому совершенно равнодушно по одной простой причине – он уже снова спал, удобно устроившись между родителями. Горацио и Кристина переглянулись с улыбкой – и последовали примеру сына, не обращая внимания на беснующуюся снаружи грозу.
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
бессвязный дыбрВообще я боюсь этого чувства спокойной уверенности в завтрашнем дне. Потому что жизнь - она штука такая, сначала подманит, а потом - бряк! Тем не менее, именно это чувство у меня сейчас. Сезон досняли, красавцы и красавицы))) наши отдыхают до конца июня, в понедельник покажут финал - и будем ждать осени и нового сезона, который уже точно будет. Перенесли на воскресенье - ну что ж, говорят, это не очень-то хороший у них день, зато после какого-то довольно популярного шоу, а я так вообще предвкушаю: у меня же понедельник выходной, так что никаких ранних подъемов, чтобы скачать и посмотреть - спокойно встаю, скачиваю, смотрю... Лепота. Горацио и Эрик в финале не пострадают, будут распутывать дело и всех спасать . Люблю я, когда они вместе работают! Джесси тоже в касте на следующий сезон. Келли убирать - потерять в рейтинге, Наталью - невыгодно, и так женщин почти нет, остаются Райан и Уолтер. Так что мне практически все равно, кого уберут, да и если обоих оставят - тоже не расстроюсь. Главное, сейчас перевести три оставшиеся серии (вчера 22 досинхронизировала) - и набираться сил для нового сезона. Хочется уложиться с переводом до 1 июня, но посмотрим, как получится.
born in the USSR Отрыдавшись о своем, о девичьем, не могу не процитировать. И к черту все питчи и CV. А теперь прозой-3 Людмила Петрановскаяludmilapsyholog
Итак, третье поколение. Не буду здесь жестко привязываться к годам рождения, потому что кого-то родили в 18, кого-то – в 34, чем дальше, тем больше размываются отчетливые «берега» потока. Здесь важна передача сценария, а возраст может быть от 50 до 30. Короче, внуки военного поколения, дети детей войны.
«С нас причитается» -- это, в общем, девиз третьего поколения. Поколения детей, вынужденно ставших родителями собственных родителей. В психологи такое называется «парентификация». А что было делать? Недолюбленные дети войны распространяли вокруг столь мощные флюиды беспомощности, что не откликнуться было невозможно. Поэтому дети третьего поколения были не о годам самостоятельны и чувствовали постоянную ответственность за родителей. Детство с ключом на шее, с первого класса самостоятельно в школу – в музыкалку – в магазин, если через пустырь или гаражи – тоже ничего. Уроки сами, суп разогреть сами, мы умеем. Главное, чтобы мама не расстраивалась. Очень показательны воспоминания о детстве: «Я ничего у родителей не просила, всегда понимала, что денег мало, старалась как-то зашить, обойтись», «Я один раз очень сильно ударился головой в школе, было плохо, тошнило, но маме не сказал – боялся расстроить. Видимо, было сотрясение, и последствия есть до сих пор», «Ко мне сосед приставал, лапать пытался, то свое хозяйство показывал. Но я маме не говорила, боялась, что ей плохо с сердцем станет», «Я очень по отцу тосковал, даже плакал потихоньку. Но маме говорил, что мне хорошо и он мне совсем не нужен. Она очень зилась на него после развода». У Дины Рубинной есть такой рассказ пронзительный «Терновник». Классика: разведенная мама, шестилетний сын, самоотверженно изображающий равнодушие к отцу, которого страстно любит. Вдвоем с мамой, свернувшись калачиком, в своей маленькой берлоге против чужого зимнего мира. И это все вполне благополучные семьи, бывало и так, что дети искали пьяных отцов по канавам и на себе притаскивали домой, а мамочку из петли вытаскивали собственными руками или таблетки от нее прятали. Лет эдак в восемь.
читать дальшеА еще разводы, как мы помним, или жизнь в стиле кошка с собакой» (ради детей, конечно). И дети-посредники, миротворцы, которые душу готовы продать, чтобы помирить родителей, чтобы склеить снова семейное хрупкое благополучие. Не жаловаться, не обострять, не отсвечивать, а то папа рассердится, а мама заплачет, и скажет, что «лучше бы ей сдохнуть, чем так жить», а это очень страшно. Научиться предвидеть, сглаживать углы, разряжать обстановку. Быть всегда бдительным, присматривать за семьей. Ибо больше некому.
Символом поколения можно считать мальчика дядю Федора из смешного мультика. Смешной-то смешной, да не очень. Мальчик-то из всей семьи самый взрослый. А он еще и в школу не ходит, значит, семи нет. Уехал в деревню, живет там сам, но о родителях волнуется. Они только в обморок падают, капли сердечные пьют и руками беспомощно разводят.
Или помните мальчика Рому из фильма«Вам и не снилось»? Ему 16, и он единственный взрослый из всех героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители девочки – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этих утешить, тут поддержать, тех помирить, там помочь, здесь слезы вытереть. И все это на фоне причитаний взрослых, мол, рано еще для любви. Ага, а их всех нянчить – в самый раз.
Так все детство. А когда настала пора вырасти и оставить дом – муки невозможной сепарации, и вина, вина, вина, пополам со злостью, и выбор очень веселый: отделись – и это убьет мамочку, или останься и умри как личность сам.
Впрочем, если ты останешься, тебе все время будут говорить, что нужно устраивать собственную жизнь, и что ты все делаешь не так, нехорошо и неправильно, иначе уже давно была бы своя семья. При появлении любого кандидата он, естественно, оказывался бы никуда не годным, и против него начиналась бы долгая подспудная война до победного конца. Про это все столько есть фильмов и книг, что даже перечислять не буду.
Интересно, что при все при этом и сами они, и их родители воспринимали свое детство как вполне хорошее. В самом деле: дети любимые, родители живы, жизнь вполне благополучная. Впервые за долгие годы – счастливое детство без голода, эпидемий, войны и всего такого.
Ну, почти счастливое. Потому что еще были детский сад, часто с пятидневкой, и школа, и лагеря и прочие прелести советского детства, которые были кому в масть, а кому и не очень. И насилия там было немало, и унижений, а родители-то беспомощные, защитить не могли. Или даже на самом деле могли бы, но дети к ним не обращались, берегли. Я вот ни разу маме не рассказывала, что детском саду тряпкой по морде бьют и перловку через рвотные спазмы в рот пихают. Хотя теперь, задним числом, понимаю, что она бы, пожалуй, этот сад разнесла бы по камешку. Но тогда мне казалось – нельзя.
Это вечная проблема – ребенок некритичен, он не может здраво оценить реальное положение дел. Он все всегда принимает на свой счет и сильно преувеличивает. И всегда готов принести себя в жертву. Так же, как дети войны приняли обычные усталость и горе за нелюбовь, так же их дети принимали некоторую невзрослость пап и мам за полную уязвимость и беспомощность. Хотя не было этого в большинстве случаев, и вполне могли родители за детей постоять, и не рассыпались бы, не умерили от сердечного приступа. И соседа бы укоротили, и няньку, и купили бы что надо, и разрешили с папой видеться. Но – дети боялись. Преувеличивали, перестраховывались. Иногда потом, когда все раскрывалось, родители в ужасе спрашивали: «Ну, почему ты мне сказал? Да я бы, конечно…» Нет ответа. Потому что – нельзя. Так чувствовалось, и все.
Третье поколение стало поколением тревоги, вины, гиперотвественности. У всего этого были свои плюсы, именно эти люди сейчас успешны в самых разных областях, именно они умеют договариваться и учитывать разные точки зрения. Предвидеть, быть бдительными, принимать решения самостоятельно, не ждать помощи извне – сильные стороны. Беречь, заботиться, опекать.
Но есть у гиперотвественности, как у всякого «гипер» и другая сторона. Если внутреннему ребенку военных детей не хватало любви и безопасности, то внутреннему ребенку «поколения дяди Федора» не хватало детскости, беззаботности. А внутренний ребенок – он свое возьмет по-любому, он такой. Ну и берет. Именно у людей этого поколения часто наблюдается такая штука, как «агрессивно-пассивное поведение». Это значит, что в ситуации «надо, но не хочется» человек не протестует открыто: «не хочу и не буду!», но и не смиряется «ну, надо, так надо». Он всякими разными, порой весьма изобретательными способами, устраивает саботаж. Забывает, откладывает на потом, не успевает, обещает и не делает, опаздывает везде и всюду и т. п. Ох, начальники от этого воют прямо: ну, такой хороший специалист, профи, умница, талант, но такой неорганизованный…
Часто люди этого поколения отмечают у себя чувство, что они старше окружающих, даже пожилых людей. И при этом сами не ощущают себя «вполне взрослыми», нет «чувства зрелости». Молодость как-то прыжком переходит в пожилой возраст. И обратно, иногда по нескольку раз в день.
Еще заметно сказываются последствия «слияния» с родителями, всего этого «жить жизнью ребенка». Многие вспоминают, что в детстве родители и/или бабушки не терпели закрытых дверей: «Ты что, что-то скрываешь?». А врезать в свою дверь защелку было равносильно «плевку в лицо матери». Ну, о том, что нормально проверить карманы, стол, портфель и прочитать личный дневник... Редко какие родители считали это неприемлемым. Про сад и школу вообще молчу, одни туалеты чего стоили, какие нафиг границы… В результате дети, выросший в ситуации постоянного нарушения границ, потом блюдут эти границы сверхревностно. Редко ходят в гости и редко приглашают к себе. Напрягает ночевка в гостях (хотя раньше это было обычным делом). Не знают соседей и не хотят знать – а вдруг те начнут в друзья набиваться? Мучительно переносят любое вынужденное соседство (например, в купе, в номере гостиницы), потому что не знают, не умеют ставить границы легко и естественно, получая при этом удовольствие от общения, и ставят «противотанковые ежи» на дальних подступах.
А что с семьей? Большинство и сейчас еще в сложных отношения со своими родителями (или их памятью), у многих не получилось с прочным браком, или получилось не с первой попытки, а только после отделения (внутреннего) от родителей.
Конечно, полученные и усвоенный в детстве установки про то, что мужики только и ждут, чтобы «поматросить и бросить», а бабы только и стремятся, что «подмять под себя», счастью в личной жизни не способствуют. Но появилась способность «выяснять отношения», слышать друг друга, договариваться. Разводы стали чаще, поскольку перестали восприниматься как катастрофа и крушение всей жизни, но они обычно менее кровавые, все чаще разведенные супруги могут потом вполне конструктивно общаться и вместе заниматься детьми.
Часто первый ребенок появлялся в быстротечном «осеменительском» браке, воспроизводилась родительская модель. Потом ребенок отдавался полностью или частично бабушке в виде «откупа», а мама получала шанс таки отделиться и начать жить своей жизнью. Кроме идеи утешить бабушку, здесь еще играет роль многократно слышанное в детстве «я на тебя жизнь положила». То есть люди выросли с установкой, что растить ребенка, даже одного – это нечто нереально сложное и героическое. Часто приходится слышать воспоминания, как тяжело было с первенцем. Даже у тех, кто родил уже в эпоху памперсов, питания в баночках, стиральных машин-автоматов и прочих прибамбасов. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочих благах цивилизации. «Я первое лето провела с ребенком на даче, муж приезжал только на выходные. Как же было тяжело! Я просто плакала от усталости» Дача с удобствами, ни кур, ни коровы, ни огорода, ребенок вполне здоровый, муж на машине привозит продукты и памперсы. Но как же тяжело!
А как же не тяжело, если известны заранее условия задачи: «жизнь положить, ночей не спать, здоровье угробить». Тут уж хочешь - не хочешь… Эта установка заставляет ребенка бояться и избегать. В результате мама, даже сидя с ребенком, почти с ним не общается и он откровенно тоскует. Нанимаются няни, они меняются, когда ребенок начинает к ним привязываться – ревность! – и вот уже мы получаем новый круг – депривированого, недолюбленного ребенка, чем-то очень похожего на того, военного, только войны никакой нет. Призовой забег. Посмотрите на детей в каком-нибудь дорогом пансионе полного содержания. Тики, энурез, вспышки агрессии, истерики, манипуляции. Детдом, только с английским и теннисом. А у кого нет денег на пансион, тех на детской площадке в спальном районе можно увидеть. «Куда полез, идиот, сейчас получишь, я потом стирать должна, да?» Ну, и так далее, «сил моих на тебя нет, глаза б мои тебя не видели», с неподдельной ненавистью в голосе. Почему ненависть? Так он же палач! Он же пришел, чтобы забрать жизнь, здоровье, молодость, так сама мама сказала!
Другой вариант сценария разворачивает, когда берет верх еще одна коварная установка гиперотвественных: все должно быть ПРАВИЛЬНО! Наилучшим образом! И это – отдельная песня. Рано освоившие родительскую роль «дяди Федоры» часто бывают помешаны на сознательном родительстве. Господи, если они осилили в свое время родительскую роль по отношению к собственным папе с мамой, неужели своих детей не смогут воспитать по высшему разряду? Сбалансированное питание, гимнастика для грудничков, развивающие занятия с года, английский с трех. Литература для родителей, читаем, думаем, пробуем. Быть последовательными, находить общий язык, не выходить из себя, все объяснять, ЗАНИМАТЬСЯ РЕБЕНКОМ.
И вечная тревога, привычная с детства – а вдруг что не так? А вдруг что-то не учли? а если можно было и лучше? И почему мне не хватает терпения? И что ж я за мать (отец)?
В общем, если поколение детей войны жило в уверенности, что они – прекрасные родители, каких поискать, и у их детей счастливое детство, то поколение гиперотвественных почти поголовно поражено «родительским неврозом». Они (мы) уверены, что они чего-то не учли, не доделали, мало «занимались ребенком (еще и работать посмели, и карьеру строить, матери-ехидны), они (мы) тотально не уверенны в себе как в родителях, всегда недовольны школой, врачами, обществом, всегда хотят для своих детей больше и лучше, да что там говорить, почитайте хоть вот этот журнал, и все увидите сами
Несколько дней назад мне звонила знакомая – из Канады! – с тревожным вопросом: дочка в 4 года не читает, что делать? Эти тревожные глаза мам при встрече с учительницей – у моего не получаются столбики! «А-а-а, мы все умрем!», как любит говорить мой сын, представитель следующего, пофигистичного, поколения. И он еще не самый яркий, так как его спасла непроходимая лень родителей и то, что мне попалась в свое время книжка Никитиных, где говорилось прямым текстом: мамашки, не парьтесь, делайте как вам приятно и удобно и все с дитем будет хорошо. Там еще много всякого говорилось, что надо в специальные кубики играть и всяко развивать, но это я благополучно пропустила Оно само развилось до вполне приличных масштабов.
К сожалению, у многих с ленью оказалось слабовато. И родительствовали они со страшной силой и по полной программе. Результат невеселый, сейчас вал обращений с текстом «Он ничего не хочет. Лежит на диване, не работает и не учится. Сидит, уставившись в компьютер. Ни за что не желает отвечать. На все попытки поговорить огрызается.». А чего ему хотеть, если за него уже все отхотели? За что ему отвечать, если рядом родители, которых хлебом не корми – дай поотвечать за кого-нибудь? Хорошо, если просто лежит на диване, а не наркотики принимает. Не покормить недельку, так, может, встанет. Если уже принимает – все хуже. Но это поколение еще только входит в жизнь, не будем пока на него ярлыки вешать. Жизнь покажет.
Чем дальше, чем больше размываются «берега», множатся, дробятся, причудлво преломляются последствия пережитого. Думаю, к четвертому поколению уже гораздо важнее конкретный семейный контекст, чем глобальная прошлая травма. Но нельзя не видеть, что много из сегодняшнего дня все же растет из прошлого. Собственно, осталось еще немножко, почему это важно видеть и что со всем этим делать.
Что-то верно, что-то нет. Больше, конечно, совпадает. Не, не все так страшно))) Живем ведь))) Хоть этому можно порадоваться. Ну, от матери нервный тик даже при общении по телефону. Пусть папик неизвестно жив или нет (и узнавать как-то не тянет). Все равно все хорошо. Бывает. Иногда. Чаще всего. Что подчеркнуть?)
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
читать дальшеНаверное, не зря меня мама в детстве называла "Фомой неверующим". "Доверяй, но проверяй" - этот девиз мне больше по душе. Сегодня вдруг задумалась, почему я такая зануда, когда дело касается утверждения "я верю". Мне кажется, дело в том, что мой внутренний голос твердит, что это опасно - верить во что-то, не имеющее под собой реальных оснований. "Ну как же! - часто восклицают мне в ответ. - Ведь мы верим в Бога, а как ты проверишь, есть ли основания? Никак..." Приходится уточнять, что я считаю, можно безосновательно верить во что угодно - в Бога, в загробную жизнь, в торжество коммунизма, в разумное-доброе-вечное... Но только до тех пор, пока не человек не начинает действовать, опираясь только на эту ничем не подкрепленную веру. Не зря же говорится: "На Бога надейся, а сам не плошай". Не могу я надеяться, что Бог защитит меня, - и делать глупости. При этом я верю в Бога, да, но как в некую высшую силу, а не в собственного "карманного волшебника", который будет мне соломки подстилать. Вот и получается, что я считаю: в сказку можно верить, только нужно про себя знать, что ты именно веришь в сказку. А в реальности многие вещи, которые в сказке являются, между прочим, ЗАКОНОМ, не работают. С другой стороны, я вот думаю, мне надо научиться оставлять людей наедине с их иллюзиями. Приводить свои обоснования только один раз (чтобы моя совесть была спокойна - я поделилась информацией) - и оставлять. Они хотят верить. И кто я такая, чтобы им мешать?
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
читать дальшеЫыы, я угадала! Это был Рик Стетлер!!! По ходу дела, под предательством имелось в виду именно что предадут Горацио так, как никогда в жизни. Сначала его чуть не пристрелил бывший напарник, Салливан, а потом оказалось, что крал улики и взорвал Ребекку Рик. Бедолагу Вулфа подставил - в машине, которая взорвалась, джи-пи-эс был установлен от дома Вулфа, и алмазы нашли у него. Пришлось посидеть за решеткой. Вообще нервная серия вышла - внутрикомандное напряжение из-за того, что Эрик ходил с жучком, в отношениях с Келли тоже, Горацио сильно переживал из-за напарника... Зато в конце Райан сказал, что рад, что Эрик вернулся и пожал ему руку, а потом Келли с Эриком стояли и смотрели на закат. Жалко Ребекку и жалко Эйча было (так разочаровываться), но вообще динамичная такая серия, интересная. И... ждем финала...
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Не могу сказать, что получилось прямо то, что задумывалось, но... Лучше у меня получится вряд ли. Я все-таки настоящие клипы делать не умею, только вот такой видеомонтаж. Тем не менее, эта песня изводила меня несколько месяцев, и вот результат: Название: Устал. Песня Александра Левина "Я говорю устал" Видео: CSI:Miami, 4-8 сезоны Рейтинг: R Скачать: Устал.avi, 21.34 Мб
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Название: Плед Фандом: CSI:Miami, фандом в целом Герои: Горацио/Кристина Рейтинг: R (из-за тематики) Тип: гет Тема: Хёрт/комфорт. Плед Объем: 1157 слов Примечания: Майами, 2040 год. POV Горацио. Десфик, смерть персонажа. От автора: Наверное, это естественный процесс, как раскачивание маятника. Заглянув в начало чьей-то жизни, хочется заглянуть и в конец.
Вниз я спускался медленно, аккуратно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку. Попрощаться с домом, в котором прожил почти полжизни, падением с лестницы мне совсем не улыбалось, а ноги в последнее время подводили все чаще. В гостиной было почти темно – солнце еще только показалось над океаном. Бессонница, черт ее дери. А так хотелось напоследок выспаться в собственной кровати! Не тут-то было. Что ж, у меня есть несколько часов, сыновья приедут не раньше восьми. При мысли о сыновьях возникает привычное уже недоверчивое изумление: боже мой, Кайлу в следующем году будет пятьдесят! Джошу было тридцать в прошлом… Уверен, они удивились, когда я решился на переезд в дом престарелых. Всегда был против, и мальчики это знали. Я надеялся и умереть в своем доме, да вот не вышло. Хотя, кто вообще мог подумать, что при своей работе я доживу до таких лет? И кто же мог знать, что Кристина уйдет раньше меня? Она ведь на десять лет моложе. Была. За восемь лет я так и не привык. Наверное, ее душа осталась здесь, со мной, поэтому и не покидает меня все эти годы ощущение, что она рядом, просто… В другой комнате. Нет, с ума я не сошел, я точно знаю, что ее здесь нет, помню, когда годовщина ее смерти, но ощущение ее присутствия всегда согревало мне душу в этом доме. На мгновение останавливаюсь у подножия лестницы и гляжу наверх с мыслью о том, что не прошелся по второму этажу напоследок, не заглянул в детскую, а подниматься обратно слишком уж тяжело… Качнув головой, направляюсь туда, куда собирался. Хочу провести свои последние часы в этом доме именно здесь, вот на этом краю дивана. Она всегда сидела здесь. Иногда, в трудные моменты нашей жизни Кристина просила меня посидеть с ней, и мы устраивались в обнимку, читая друг другу вслух. А так, обычно, я устраивался в кресле, а она – в уголке дивана, так что света торшера вполне хватало нам обоим, как и пледа, чтобы укрыть ноги – на двоих. Я улыбаюсь воспоминанию, поглаживая пальцами тонкую ткань пледа, по-прежнему висящего на подлокотнике дивана. Тонким он был не всегда, просто он слишком старый. Кажется, это одна из самых первых покупок в наш общий дом, сделанных Кристиной сразу после свадьбы. Сине-зеленый клетчатый плед, «цветов клана моего деда», - улыбаясь, пояснила она. Как она умудрялась постоянно мерзнуть в жарком климате Майами, было для меня загадкой все эти годы. Зато теперь я с удовольствием стягиваю плед с подлокотника и укрываюсь. Почему мне каждый раз кажется, что тепло не окутывает снаружи, проникая до самого сердца, а наоборот, приходит изнутри и согревает невероятно приятным ощущением неодиночества?.. Именно это ощущение я чуть не утратил, спустившись в гостиную однажды ранним утром восемь лет назад. Кристина спала, откинувшись на спинку дивана, закутавшись в плед и выпустив из рук книгу. Я некоторое время постоял в дверях, любуясь спящей женой, а потом… Не знаю, что меня насторожило, но гостиную я пересек уже на подгибающихся ногах. Взял ее за руку – холодная – и опустился прямо на пол рядом с диваном, утыкаясь лицом в ее колени, укрытые этим самым пледом. Как она могла меня бросить? Неужели это из-за того, что меня мучила бессонница и я, промаявшись несколько часов, так и не смог уснуть? Может, если бы мне это удалось, я ушел бы вместе с ней, тихо и безмятежно, во сне? Снова уснуть я смог только через день, вернувшись с похорон. Лег на диван, завернулся в этот самый плед с головой, вдыхая еще не выветрившийся запах, - и уснул. Мне приснилась Кристина. Она села рядом, молча, улыбаясь уголками губ, расчесывая невесомыми пальчиками редкие седые волосы на моей голове. И я снова почувствовал, что я не один. Я понял ее и без слов – она хотела, чтобы я продолжал жить. Прошел день, и месяц, и год. Я смотрел, как растут сыновья Кайла. Чуть не расплакался на свадьбе старшего. Баюкал на руках темноволосую и кареглазую Карину – маленькую копию Кристины. Джошуа крепко обнял меня тогда на прощание, сказал, что безумно рад тому, что я снова улыбаюсь, и пообещал привозить свою дочь почаще. Пару лет назад они с Кайлом уговорили меня тряхнуть стариной и поехать с ними на рыбалку. Это было веселое приключение, но мне не слишком понравилось, как сыновьям приходится разрываться, чтобы уследить за сорванцами Кайла и не оставить без присмотра меня, и последующие предложения я отклонял, ссылаясь на здоровье. Как ни странно, моя жизнь не так сильно опустела без Кристины, как мне это представлялось. Сыновья и внуки, бывшие коллеги, тоже вышедшие на пенсию или продолжающие работать… Мне было чем заняться, я вполне еще мог сам справляться со своими делами, а по дому мальчики наняли мне помощницу. И все-таки, когда меня одолевала бессонница, я спускался сюда, ложился, укрывшись стареньким клетчатым пледом, и закрывал глаза с надеждой… На что? Наверное, на встречу. Я, хоть и католик, едва ли попаду в рай, а Кристина не слишком-то верила в Бога, и все же… Надеюсь, это все же случится раньше, чем я забуду, на встречу с кем надеялся. Ах, да, я же еще не говорил… Я из-за этого и решился на переезд в дом престарелых. К сожалению, вскоре за мной понадобится постоянный присмотр. Неделю назад я зачем-то пошел в супермаркет …и забыл, зачем. Хуже того, я стоял у магазина, раз за разом читал вывеску – и не мог вспомнить, кто я, сколько мне лет, где я живу и что делаю здесь. Провал оказался кратковременным, но, вернувшись домой, я плакал как ребенок, снова уткнувшись в этот самый плед, пока не уснул, а проснувшись, впервые нарушил данное жене слово и взмолился о смерти. Я слишком боялся однажды забыть ее, боялся взглянуть растерянным, неузнающим взглядом в глаза сыновьям… Наверное, я задремал, раз мне показалось, что кто-то легчайшим, неуловимым касанием пальцев пробежался по моим волосам, так, как обычно это делала Кристина. Я отчего-то задохнулся на миг до черноты перед глазами, словно опасаясь неминуемого разочарования, и потихоньку открыл глаза, разрывая дремоту. - Ты вернулась? – с бешено бьющимся сердцем выдохнул я. Тонкие прохладные пальчики успокаивающе гладили меня по лицу. – Не бросай меня больше, - прерывающимся голосом попросил я. - Не выдумывай, - слегка нахмурилась она. Улыбнулась, наклоняя голову к плечу. – Я всегда была с тобой. - Я знаю, - внезапно совершенно успокоившись, кивнул я. Мои губы сами собой сложились в давно позабытую хитрую усмешку, глядя на стремительно разглаживающиеся морщинки и темнеющие волосы Кристины. Я провел рукой по своим волосам, ощущая под рукой теперь уже непривычную густоту. Наш дом, похоже, решил подарить мне на прощание самый сладкий из всех возможных снов. Раньше мне никогда не удавалось во сне поговорить с женой и уж тем более вернуться в молодость. - Чем займемся? – спросил я, чувствуя в теле приятную истому. Кристина тихонько рассмеялась и медленно склонилась ко мне, осторожно коснулась губами губ – и я растворился в таких знакомых, но слегка позабытых ощущениях, едва успев приглашающе откинуть в сторону старенький плед, под которым, как нам было прекрасно известно, вполне хватало места для нас двоих.
***
- Надеюсь, он уже с мамой, - тихо, чуть ломающимся голосом, сказал Джошуа, осторожно поднимая свесившуюся руку отца и укрывая ее пледом. - Я в этом не сомневаюсь, - крепко сжав его плечо, подтвердил Кайл.
Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Читала комментарии в ф-ленте. Сначала смеялась, потом задумалась.
размышлизмы...к черту обоснования, для любви они не нужны. ...любовь и обоснование вообще две несовместимые вещи. Когда начинаешь искать и думать, как, за что, почему, то это уже НЕ любовь. Я, честно говоря, не думаю, что он (Горацио) вообще кого-то из представленных нам пассий любил.